Летний сад
Шрифт:
– У тебя хорошее чувство юмора.
– Благодарю вас, мисс Болтон! Но разрешите напомнить о своем вопросе.
– Мы едем за город. Или? – Джейн отвлеклась от дороги, тревожно и вопросительно посмотрев на Домового.
– Следите за трассой, пожалуйста, меня ждет дома молодая жена.
– Не волнуйтесь, барин. Может быть, пока расскажете, о чем беседовали с вами господа опричники?
– Это вы зря, сударыня. На опричников эти товарищи не похожи, а вот на знаменитые «голубые мундиры» – вполне.
– Они – на «мундиры голубые», а ты – на кого? На «им преданный народ»?
– Это из курса русской литературы?
– Нет. Специальный семинар «История русских спецслужб». Читал, кстати, самый настоящий князь Оболенский.
Машина давно выскочила из города и петляла по серпантину прибрежного шоссе. Стремительно проехав по Сестрорецку, Джейн притормозила у вокзального переезда и после секундного раздумья свернула налево.
Мелькнули кованые ворота посаженных Петром Алексеевичем «Дубков», и после непродолжительного пробега по прямой, как стрела, аллее автомобиль выскочил на безлюдный пляж. К самой воде.
Они немного посидели молча. Джейн вышла первой, обошла автораритет и оперлась на капот. Усталым жестом сняла очки.
– Превращение резидента, – Иволгин присоединился к англичанке.
– Что, раньше я была лучше?
– Лучше в смысле красивее?
Девушка утвердительно кивнула.
Домовой неопределенно пожал плечами.
– Вадим, мне нужна твоя помощь.
– Это я уже понял.
– Дело касается Кирилла, поверь мне…
– Джейн! Я не могу верить тебе.
– После разговора с гэбистами?
– Да.
– Ну, что же…
– Ты не дослушала меня. «Не верить» в данном случае совсем не значит, что я отказываюсь помочь тебе, точнее – тебе и Кириллу. Времена непроходимой темноты среди коренного русского населения преодолены в результате всеобщей кампании по ликвидации неграмотности. Так что ты можешь опустить многочисленные объяснения и просто рассказать, что я могу и должен сделать.
– Ты уверен?
– От улицы Каляева до Витебского вокзала пешком сорок минут. Четверть часа на электричке и заключительная двадцатиминутка к дому. Как видишь, у меня было достаточно времени…
– А если ничего не выйдет?
Иволгин некоторое время молча чертил носком ботинка что-то на рыжем песке пляжа. Наконец тяжело вздохнул:
– Тогда я буду знать: я сделал все, что мог. Все, что должен был сделать.
– И тебя не будут смущать действия по чужой указке?
– Я был в больнице и видел Кирилла. Я разговаривал с его отцом и главврачом. Везде мне приходилось просить, ждать, почти унижаться. Значит, самостоятельно я не могу ничего сделать. И хватит об этом, давай ближе к делу!
Существует расхожее мнение, что революционные идеи чаще зарождаются и созревают в барах, ресторанах, и особенно – в пивных заведениях. Различающиеся по уровню сервиса и социальному составу клиентов, упомянутые распивочные предприятия имеют нечто общее, а именно: в них создается интимная душевная атмосфера, располагающая к доверительной, дружеской беседе.
Собственно названия этих уютных островков мужеского отдохновения очень важны для представителей сильного пола. Страждущему живительной пенной влаги и дружеского расположения о многом скажет брошенное вскользь: «Встречаемся в "Вене"» или: «Собираемся в "Грубом Готлибе"».
Ленинград, город с солидными и уважительными пивными традициями, не испытывал недостатка в заведениях подобного рода. Новая власть не усматривала в их наличии характерных для освободительных движений нигилистических атрибутов. В справедливом и традиционном положении, что чем бы народ ни тешился, лишь бы организованно, проглядывала, помимо уверенности коммунистического режима в себе, и изрядная толика отеческого, снисходительного доверия к своему народу. Вернее – к его мужской части.
«Вена», «Жигули», «Пушкарь», «Застава»… Какой ленинградец не спешил под их гостеприимный кров! «Белая лошадь», «Жуки», «Адмирал», «Бочонок», «Колос»… Скольких циррозов удалось избежать их посетителям, получавшим в качестве обязательной нагрузки к пиву знаменитый «пивной набор»! В по-сиротски посоленных сушках и соломке, в аппетитно обветренных кусочках копченой скумбрии, в бледной акварельности круто сваренных яиц было столько трогательной заботы государства о своих подданных, что никакая иная власть нигде и никогда не смогла бы превзойти подобной глубины гуманизм!
Гудящий, как улей, пивной бар «Вена», свято хранивший пивную традицию вот уже вторую сотню лет, довольно равнодушно отреагировал на появление небольшой компании молодых людей.
Верный Сагиров, явившийся из прекрасного алма-атинского далёка и приведший с собой главную ныне достопримечательность приснопамятной «Аленушки» – Серегу Красина, профессионально занял угловой столик. Иволгин, привыкая к шумной суете и табачному смогу, брезгливо осматривал столешницу: на широких мореных плахах дрожали пивные лужицы и озерца, явно оскорбляя его представления о санитарии и гигиене в большом городе.
– Не кручинься, детинушка! – Сагиров был все такой же – бездна обаяния, ноль уныния. – Сейчас мы Зоеньку позовем, и настанет здесь у нас шик-блеск-красота! О, великодушная Зоэ! – Костик обратился к пожилой толстухе с кипой влажной ветоши в руках. – Снизойдите до бедных студентов! Приведите их скромный стол в соответствие с торжественностью момента! И ваш подвиг, – он проворно опустил в карман халата уборщицы рубль, – будет достойно вознагражден!
Великодушная Зоэ, кокетливо играя выцветшими очами, с грацией описанной Ремарком женщины-бегемота честно отработала свой целковый.
– Прошу садиться, мсье! Пиво сейчас прибудет!
Иволгин устало плюхнулся на мореную скамью.
– А теперь давай вещай, как не уберег друга от беды и женщины, – шутливый тон Сагирова испарился.
Они молча разобрали принесенные Красиным кружки и тарелки. Первый, стартовый глоток прошел в полной тишине. А далее, пока Вадим, сбиваясь и подбирая нужный тон, плел восхитительную чушь про первое настоящее чувство, которое не выбирает сердца своих жертв, ни слушатели, ни рассказчик к пенному напитку не притрагивались. С развитием печального сюжета все более и более крепли интонации и мрачнели лица молчавших. Закончив свой рассказ на событиях знаменитого автомобильного дня, Домовой замолчал.