Летний сад
Шрифт:
– Такой мужик пропал! Куда только Родина-мать смотрела?
– Мимо… – Красин, как всегда, оппонировал Костику.
– Это точно! – Сагиров поднял кружку с геральдическим владимирским львом, широким жестом приглашая собравшихся присоединиться.
Последовала серия из мелких, чуть торопливых глотков. Наконец Домовой отставил пузатую кружку и, смачно облизав влажные губы, спросил Костика:
– Ты не слишком торопишься попрощаться с Кирой?
– Женатый человек практически потерян для вольной жизни! Это я авторитетно заявляю!
– Ну спасибо тебе!
– Не за что. А если серьезно, Вадимыч, то сам посуди – жили вы себе спокойно, горя не знали. Стоило только с тетками связаться и – опаньки! – получите: дурку с кагэбэшниками и розовощекого младенца. И знаешь, братец, сдается старому Сагирову, что это далеко не все сюрпризы, что приготовила жизнь тебе и Кирюхе. Скажи, Серега?
Гигант важно кивнул.
– Устами младенца глаголет истина. Головой младенца – кивает судьба. Но, насколько я понял, цель нашего собрания – выслушать некий план по спасению друга и товарища? Кворума, правда, не наблюдается, Кисс отсутствует. Поэтому позвольте поставить вопрос на голосование: начинаем без дамы или как?
По глазам друзей было ясно: молодости больше свойственно нетерпение, нежели тяга к соблюдению демократических формальностей.
– Итак, слово для доклада предоставляется товарищу Иволгину!
В обстоятельном рассказе Вадима лишь один-единственный раз была упомянута принадлежность англичанки к британской разведке, а про страшный и всесильный КГБ упоминалось раз тридцать. Получался у Домового, как у писателя Шварца, этакий дракон – традиционная для выходца из кругов технической интеллигенции сумма знаний о службе специального назначения.
Предстоящее мероприятие он описал по-деловому кратко, в основном касаясь вопросов массового участия в нем всех сколько-нибудь знакомых четверке организаторов, включая отсутствующую Кису, студентов и представителей рабочей молодежи. Их, то есть молодых сверстников, ленинградцев и, как было принято говорить, иногородних, надлежало вывести на берег Пряжки и устроить под стенами психиатрической больницы шумную манифестацию. С плакатами и прочими атрибутами святого дела борьбы за человеческую свободу, за право личности любить и быть любимым.
Когда же на место проведения митинга прибудут иностранные дипломаты и корреспонденты, каждый из собравшихся должен уметь четко и толково изложить историю Кирилла Маркова, несчастного ленинградского юноши, чей внутрисемейный конфликт поколений вылился в уродливую форму принудительного заключения в психбольницу. Про любовь товарища следовало упоминать, но особо не распространяться. Мол, имело место быть большое и сильное чувство к иностранной студентке, но сохранилось ли – о том никому неведомо, а что послужило оно причиной всех несчастий молодого человека – сомнений нет. Поскольку родитель его – «ба-а-альшой человек». Иной конкретики быть не должно – ни «Джейн Болтон», ни ее англичанство оглашению не подлежали.
В заключительной части доклада собравшимся было предложено обсудить вопросы организации митинга, технологии привлечения участников и распределить организационные обязанности.
– Офигенно! – только и смог проговорить Сагиров. И жадно, в один глоток, опустошил вторую кружку, словно пиво могло помочь боксерской душе избавиться от удивления.
– Да… – солидарная реакция Красина прошла «по-сухому».
– Ребята! Это же все только кажется сложным и невыполнимым! На самом деле все просто: никто не ожидает от нас подобных действий и поэтому, когда мы все вместе потребуем выпустить Киру, им не останется ничего другого! Мы застанем их врасплох!
– Ага. – Костик притянул к себе третью кружку. – А дяденьки на черной «Волге» просто так, пожалев бедного пешехода, покатали его на своей бибике до Литейного и обратно…
– Обратно я сам добирался, – обиженный Иволгин обмакнул жидкие усики в не менее жидкое пиво, – ты просто невнимательно меня слушал.
– Невнимательно?! Серый, ты слышал этого деятеля освободительного движения?
Красин, задумчиво хрустевший соленой сушкой, утвердительно кивнул. Иволгин обиженно всматривался в полупустую кружку.
– Тогда скажи мне, друг Серега, каким это образом удастся нам собрать такую толпу тихой сапой, когда, даже не посоветовавшись с нами, этот олух наприглашал иностранных дипломатов и журналистов?
– Да, мля, кисляк…
– Дипломатов еще никто не приглашал. Как я понимаю, это произойдет в самый последний момент и это сделает… Сами понимаете – кто. А вы, если струсили, то забудьте про этот разговор – и все! – Отвага Домового была равновелика решимости Пьера Безухова пожертвовать собой на благо страдающей родины.
– Еще не легче! Герой-одиночка Александр Матросов! Или тебе от молодой жены тоже в психушку захотелось?
Красин солидарно усмехнулся. А вот Домовой, искренний радетель за всеобщее счастье, казалось, только сейчас вспомнил о своей ответственности мужа и отца. И, судя по внезапному и испуганному выражению лица, мысль эта повергла его в полное уныние.
– Хорош убиваться, Димыч! Во всем твоем плане мне только одно не нравится – толпу собирать нужно. А среди нашего брата «дятлов» достаточно. Как бы не повторить участь декабристов…
Иволгин улыбнулся. Широко и просветленно:
– Ребята, а вы не находите, что во всем этом есть что-то похожее на восстание декабристов? И даже символичный момент присутствует: Натальин институт на улице Декабристов находится! А на нашей свадьбе сколько народа оттуда было! Представляете, – Дим-Вадим воодушевился, глаза его азартно заблестели, – раннее утро, студенты из Лесгафта на зачетной пробежке, или как это там у них называется… По Декабристов добегают до Пряжки и там…
– Достают из трусов свернутые в трубку плакаты и приступают к правозащитной работе. Браво, Иволгин! Мне идея понравилась. Что скажешь, Серега?