Летняя книга
Шрифт:
— Иди есть! — позвала ее София из-за двери.
— Я не голодна.
— Ты заболела?
— Нет.
Ветер дул и дул. Вечно на этом острове ветер, то с одной стороны, то с другой. Убежище для того, кто работает, заповедник для того, кто подрастает, все дни сливаются в один бесконечно долгий день, а время уходит.
— Ты сердишься? — спросила София, но бабушка не ответила.
Проплывая мимо, Эвергорды завезли папе почту. Выяснилось, что поездка в город отменяется.
— Вот и хорошо, — сказала София. Бабушка промолчала. Она вообще стала молчаливой,
— Ты умеешь делать бумажного змея? — спросила София.
Бабушка ответила, что нет, не умеет. Шло время, и с каждым днем София чувствовала, что они с бабушкой отчуждаются все больше и больше, их отношения становятся почти враждебными.
— Скажи, это правда, что ты родилась в девятнадцатом веке? — спросила как-то раз София, заглянув к бабушке в окно, ее снедало любопытство.
— Да, в одна тысяча восемьсот восемьдесят втором году, если только тебе это о чем-нибудь говорит, — чеканя каждое слово, ответила бабушка.
— Ни о чем, — весело ответила София и спрыгнула с окна.
Каждую ночь над островом проливался благотворный теплый дождь. Множество деревянных обломков проносило мимо и выбрасывало на берег. В эти дни не было ни гостей, ни почты, только вот зацвела орхидея. Вроде бы все шло хорошо, как обычно, а все-таки непонятная глубокая тоска точила сердце. Стояла прекрасная августовская погода, чуть штормило, но бабушке казалось, что дни проносятся друг за другом суетно и пусто, как сор, подгоняемый ветром. Папа, не вставая, работал за письменным столом.
Однажды вечером София просунула под дверь бабушкиной комнаты письмо. В нем значилось:
Я тебя ненавижу.
С самыми теплыми пожеланиями, София.
Письмо было написано без единой ошибки.
София сама склеила воздушного змея. Описание она взяла из газеты, которую нашла на чердаке. И хотя она в точности выполнила все указания, змей получился плохой. Цветные планки не хотели скрепляться как следует, тонкая бумага рвалась, и все было перепачкано клеем. Змей не желал летать и снова и снова падал на землю, будто хотел разбиться, пока в конце концов не угодил в болото. Тогда София положила его перед дверью бабушкиной комнаты и ушла.
Маленькая, а хитрая, подумала бабушка. Змей… Узнаю ее штучки. Она уверена, что рано или поздно я сдамся и сделаю ей змея, который будет летать, но только дудки… Оба они одинаковые.
В один ясный день вдали показалась белая лодка с подвесным мотором.
— Это Вернер, — сказала бабушка. — Опять он здесь со своим хересом.
С минуту она раздумывала, пойти ли ему навстречу — она плохо себя чувствовала, но потом пересилила себя и стала спускаться с горы. На нем был спортивный костюм, а на голове, как всегда, полотняная
— А, дорогой друг, ты жива еще!
— Как видишь, — сухо ответила бабушка и дала себя обнять.
Она поблагодарила за бутылку хереса, а Вернер сказал:
— Видишь, я все помню. Вино той же марки, какой было тогда, в десятых годах.
Как это глупо, подумала бабушка. Почему я так и не решилась сказать ему, что терпеть не могу херес. А теперь уже слишком поздно.
Становилось грустно при мысли, что она уже достигла того возраста, когда можно позволить себе говорить правду, хотя бы по мелочам.
Они наловили в болоте несколько окуней и сели ужинать раньше обычного. Вернер поднял рюмку и торжественно произнес, обратившись к бабушке:
— Как прекрасен этот пейзаж на склоне жизни и лета. Вокруг такая тишь, все идет своим чередом, а мы сидим посреди моря, любуясь тихим закатом.
Они чуть пригубили херес.
Бабушка сказала:
— Да, очень тихо. Хотя к вечеру обещали ветер. Сколько у тебя в моторе лошадиных сил?
— Три, — предположила София.
— Четыре с половиной, — коротко ответил Вернер.
Он взял кусочек сыра и стал смотреть в окно. Бабушка поняла, что он обиделся. И дальше уже старалась вести себя как можно любезней. После кофе она предложила ему прогуляться вдвоем. Они пошли к картофельному полю, и бабушка не забывала опереться на руку Вернера всякий раз, когда им на пути попадалась выбоина или кочка. Было очень тепло и тихо.
— Как твои ноги? — спросил Вернер.
— Болят, — честно призналась бабушка. — Но иногда я хожу легко.
Потом она спросила, чем он сейчас занимается.
— О, всем понемногу. Он все еще обижался. Вдруг Вернер выпалил:
— А Бакмассон нас покинул!
— Где же он?
— Его уже нет среди нас, — раздраженным тоном пояснил Вернер.
— Вот как, значит, он умер, — сказала бабушка.
Она задумалась о том, что слово «умер» предпочитают не произносить вслух, трусливо заменяя его другими выражениями. Она никогда этого не понимала.
Очень обидно, что на эту тему нельзя нормально поговорить. Один слишком молод, другой слишком стар, а третьему некогда.
Вернер уже рассказывал о ком-то еще, кто тоже «покинул нас», о продавце, который невежливо с ним обошелся, о том, что всюду понастроили уродливых домов и люди высаживаются на берег, не спросив разрешения, но что поделаешь, прогресс берет свое.
— Все это полная ерунда, — сказала бабушка, она остановилась и повернулась к Вернеру. — Стоит ли так шуметь из-за того, что какие-то люди глупо себя ведут. Прогресс, как ты понимаешь, тут ни при чем. Он означает перемены. Большие перемены.
— Дорогой друг, — прервал ее Вернер. — Извини, что перебиваю тебя, но я знаю, что ты хочешь сказать. Сейчас ты спросишь меня, читаю ли я газеты.