Летняя компания 1994 года
Шрифт:
Лавочка мэтров, весь их первый ряд одновременно зарычав, застучав копытами, делая бодливые движения головами и обнажая клыки, в одну глотку завопили:
– Ну, это Вы зря так!
Потом Генделев отвечал, потом еще в коридоре с Риткой объяснялся, что, дескать, понимает: есть в этом союзе и молодые, и одареные авторы, все это так, но они там не в большинстве… Собственно, тогда Бальмина и познакомилась лично с иерусалимской литературной элитой, с ветеранами, которые кроме себя любимых никого не замечали и в писателях
Через некоторое время, когда журнал "Зеркало" проводил семинар
"Литература и геополитика", снова собрались, но уже в киббуце под
Тель-Авивом. После программы поэты читали стихи. Генделев тогда еще на Нинку сильно запал, но совершенно безуспешно. Зив от нее ни на шаг не отступал, ни на секунду. А ночью все вместе водку пили, и напряженка между тель-авивскими чайниками и иерусалимскими дедами в этой водочке постепнно растворялась.
Феликс позвонил довольно поздно, часов в десять вечера.
– Мне нужна аудиенция, ваша светлость, – он сделал попытку сказать это весело.
– Я святейшество, не светлость. Забыл? – Ритка почувствовала, что разговор будет серьёзным, но сходить с рельсов стеба не хотелось.
– Ладно, твое темнейшее святейшество, приползай сейчас в
"Байкал". Есть разговор.
"Байкал" был недорогим русским рестораном, где тусовка собиралась, когда кафе не функционировало.
– Фелимоша, уже поздно. Может завтра? На работу в шесть просыпаться…- Ритка пыталась уклониться от базара.
– "Байкал" от тебя совсем близко, а я из Герцлиевки приперся – в трубке отчетливо были слышны вопли утконосой Томочки, тощей золотозубой байкальской вокалистки, про соль на раны.
– Ладно. Через полчаса буду. – Ритка начала красить сонные глаза.
Через полчаса она спускалась по байкальским ступенькам в почти пустой зал, на ходу кивая пузатому повару Володе и двум знакомым проституткам. Красные стены и скатерти напоминали подсознанию об оставшихся в детстве первомайских шествиях. Свечи, горящие на столах, должны были придавать здешним пельменям вкус таинственности.
В самом конце зала Ритка увидела огромную и рыхлую рогатую тень, а слева от нее и самого бизона-Феликса.
– Я все знаю, – поцеловав Риткину мозолистую кисть, выпалил
Феликс и пристально посмотрел ее обладательнице в глаза. Его собственные – добродушные и волоокие – были голубыми и красными одновременно. Ритка молчала. Тогда, выдержав паузу он продолжил:
– Вот ты с ними дружишь – и с ней, и с ним. Скажи, что мне делать? Уйти? Снять квартиру и жить отдельно?
– Ты с ума сошел! – Ритка даже за голову схватилась. – Ты что и вправду думаешь, что Зив в состоянии прокормить такую большую семью?!
– Значит, все-таки Зив! – тень раненого бизона пошатнулась, задевая рогами потолок. – Я догадался в прошлый четверг по тому, как она прикуривала от его сигареты, но мне нужно было знать точно.
Ритка с ужасом поняла, что ее провели, попросту взяли на понт.
Ведь она всегда Фелимошу за лопуха держала, а теперь так фраернулась. Идти на попятную, все отрицать – было смешно.
– Фил, миленький, потерпи. Они пропадут без тебя. Мишка пьющий мужик – крепко пьющий. Он не может так зарабатывать, как ты.
– Ну, а мне как жить со всем этим? – он провел рукой по голове
– Какая он все-таки сволочь! А я его пьяненького на себе таскал до самой его конуры, где он мою жену… Я давно, давно чувствовал, что кто-то из вашей компании… Ведь она же уже больше года… Если бы ты знала, как она изгаляется надо мной! Хуже, чем над Алексеем в свое время. Она все время провоцирует меня, как того раньше…
Алексей был предыдущим мужем Нинон, которого она бросила из-за
Феликса и от которого у нее было двое детей. Она заставила Алексея отказаться от детей, чтобы Феликс их усыновил. Потом родила младшего
– совместного их малыша. Сейчас Феликсу пришлось побывать в шкуре
Алексея. Он давно знал, что его жена классическая, фроммовская стерва, палач в одеянии жертвы, выносящая все семейные сцены, которые сама инициирует, на просмотр и обсуждение широкой публике, но, должно быть, именно это и нравилось ему в ней. Ритка уже несколько раз была свидетельницей Нинкиных выбрыков, когда та из-за не понравившейся ей шутки могла выплеснуть в лицо Фелимону или Зиву содержимое стакана. В последнем случае с Зивом – в стакане оказалась водка. Зив от боли пошел промывать глаза в сортир, а когда вернулся, сетовал только на то, что возлюбленная его души не экономно относится к продукту. Похоже, они оба были мазохистами: и Феликс, и
Зив.
– Ей и на детей плевать! – Феликс впадал в неистовство – дети нервные, болеют… Все ее скандалы бесконечные… – рогатая тень царапала потолок. В голубых и в то же время красных глазах раненого бизона стояли слезы.
Было жалко Феликса, детей, а больше всех – Зива, которому теперь предстояло всю эту кашу расхлебывать.
Утром Зив позвонил Ритке на работу и клокочущим от ненависти голосом глухо прокричал в трубку:
– Сука! Как ты могла?! Зачем ты ему рассказала?!
– Но он уже все знал… сказал мне, что все знает…
Зив не давал вставить слова:
– Ты питаешься гноем! Ты живешь конфликтами. Ты просто завидуешь
Нинке, потому, что ее мужики любят… потому, что она мать, а ты пустоцвет! – он швырнул трубку.
Ритке было до слез обидно. Она понимала, что Зив несправедливо обвинил ее, но как ему объяснишь?
Все кафе обсуждало сюжет. История на глазах, благодаря Нинкиной любви к театральным эффектам, обрастала деталями и подробностями.