Летняя королева
Шрифт:
– Нет, не будет, – заявила Петронилла из чистого упрямства.
Алиенора подавила вздох. Сегодня у нее не было сил ублажать сестру, поскольку она сама пребывала в таком же дурном расположении духа. Вдовствующая королева открыто не одобрила девушек и рассматривала их присутствие как досадную неприятность. Ее власть при дворе только возрастала с ухудшением здоровья мужа, и, чтобы не лишиться всего, она должна была теперь контролировать сына. Совершенно ясно, что свекровь видела в Алиеноре соперницу, способную пошатнуть ее положение, если сразу не поставить невестку на место.
Людовик проявлял сдержанность,
Алиенора провела рукой по гладкой молочно-белой спине Людовика. Он спал на животе и выглядел таким красивым и беззащитным, что у нее защемило сердце. По дороге в Париж ему пришлось сделать крюк, чтобы подавить восстание в Орлеане. Ему помогали советами закаленные в боях командиры – Рауль де Вермандуа и Тибо, граф Шампани, – но он принял ответственность на себя и успешно ликвидировал мятеж. После победы в нем появилось больше уверенности и напористости, что очень ему шло.
Она опустила руку ниже и погладила поясницу. Он открыл глаза, потянулся, с сонной улыбкой перевернулся и притянул ее к себе для поцелуя.
– Ты очень красивая, – сказал он.
– Ты тоже, муж мой.
Он возбудился сразу после сна, и она воспользовалась этим, сев верхом с озорным блеском в глазах.
Людовик изумленно охнул от такой греховной позы, но не столкнул ее. Чувствуя свою власть, она начала двигаться. За два месяца их брака она успела привыкнуть к супружескому долгу, научилась получать удовольствие от него и даже испытывать в нем потребность. Пока беременность не проявлялась, но ни Алиенора, ни Людовик не сомневались, что скоро признаки обнаружатся. Муж выгнулся под ней дугой, отдавая ей свое семя, и она крепко сжала бедра, вскрикнув от удовольствия.
Пока они лежали, восстанавливая силы, Алиенора уткнулась ему в плечо. Она знала, что за дверями суетливые слуги помчатся к Аделаиде с докладом, что молодой король и королева все еще в постели, выполняют супружеский долг, и от этой мысли она кисло улыбнулась. Королева-мать будет мучиться неизвестностью в надежде, что молодые наконец-то зачали ребенка, но при этом останется недовольной – ведь супруги так много времени проводят вместе, когда она не может на них влиять.
Свекровь Алиеноры продолжала добиваться превосходства под предлогом обучения этикету французского двора и подготовки к официальной коронации, которая должна была состояться в декабре в Бурже. Но вела она себя как кусачая собака – вечно изводила невестку, критиковала ее одежду, манеры, походку и то, что она слишком много времени тратит на украшение своей спальни и фривольности, тогда как лучше бы молилась. Алиенора всегда вела себя вежливо и скромно в присутствии Аделаиды,
Людовик сел в кровати.
– Мне пора, – с неохотой сказал он. – Аббат Сугерий ждет, я и так пропустил первую молитву.
– Тебя всегда кто-то будет ждать, – тряхнув головой, ответила Алиенора и, прижав ладонь к его спине, задержала мужа еще на минутку. – Быть может, после коронации нам следует подумать о возвращении в Пуатье.
Он начал терять терпение:
– Там наши представители, они нам будут сообщать обо всем, что происходит, а у нас и здесь много дел.
– И тем не менее следует подумать над этой поездкой, – настаивала Алиенора. – Мы не только король и королева, мы герцог и герцогиня, а наше пребывание в Аквитании было сорвано из-за спешного возвращения в Париж. Нельзя давать повод людям думать, будто мы о них забыли.
Людовик избегал ее взгляда.
– Я спрошу у Сугерия. Посмотрим, что он скажет.
– Почему это должен решать Сугерий? Его обязанность давать тебе советы, но он обращается с тобой как с учеником, а не королем Франции. Ты волен поступать, как тебе заблагорассудится.
Людовик ощетинился:
– Я действительно выслушиваю его советы, но принимаю собственные решения. – Он принялся одеваться.
– Ты мог решить отправиться в Пуату после коронации. Это ведь не трудно, верно? – Она тряхнула головой, и ее шевелюра замерцала над обнаженным телом, как золотой покров.
Людовик пожирал ее взглядом, раскрасневшись.
– Верно, – согласился он, застегивая рубаху до горла. – Полагаю, это будет не трудно.
– Благодарю, муж мой. – Она скромно и мило улыбнулась. – Я так хочу снова увидеть Пуатье. – И, как примерная, любящая жена, опустилась перед ним на колени, чтобы помочь обуться.
– Я люблю тебя, – выпалил Людовик, словно делая какое-то постыдное признание, а потом поспешно вышел из спальни.
Алиенора смотрела ему вслед, покусывая нижнюю губку. Добиваться своего она привыкла давно, и теперь это уже не доставляло ей такого удовольствия, как раньше.
Пришли женщины, чтобы помочь ей одеться. Она выбрала новое платье из красновато-золотого дамаста, с широкими длинными рукавами, а густые волосы убрала в золотую сетку с крошечными бусинками из самоцветов. Флорета поднесла тонкое зеркало слоновой кости. Алиенора осталась довольна увиденным: хотя красота и не правила ее жизнью, но давала преимущество, которым вполне можно воспользоваться. Лицо не нуждалось ни в какой косметике, но она все равно заставила Флорету добавить немного красной краски на губы и щеки в пику свекрови, ходившей с чисто вымытым суровым лицом.
Камердинер объявил, что по ее приказу доставили несколько расписных сундуков, а вместе с ними – новые балдахины и пару эмалевых подсвечников. Алиенора еще больше оживилась. Находясь в сердце Парижа, она постепенно превращала свою спальню в маленькую частичку Аквитании. Северная Франция тоже могла гордиться своими несметными богатствами, но этот край не знал столько солнца, как ее родина. Французский двор славился своей историей и вековыми традициями, но скучный и безрадостный вкус Аделаиды пропитал все вокруг. Даже эта великолепная башня, построенная отцом Людовика, со временем стала казаться попросту нелепой.