Лето бабочек
Шрифт:
– С кем ты разговариваешь?
Она не обратила на меня внимания и широко раскинула руки, улыбаясь в потолок. В своем синем бархатном халате, с волосами, разбросанными по плечам, она была похожа на ведьму – на добрую, конечно.
– Послушай меня, Мэтти. Мы повесим для тебя кое-какую одежду в шкаф. Ты можешь играть с игрушками Нины, пока она в школе. Ты можешь читать эту книгу, в ней есть девочка, которую тоже зовут Мэтти. Только не беспокой нас, когда мы спим. Или мы откроем окно и выбросим тебя в канал. – Она оглянулась на меня. – Нина? Ты хочешь что-нибудь добавить?
Я стояла
Я широко раскинула руки.
– Да, Мэтти. А сейчас послушай меня. Мы можем вместе играть, когда я тут и когда я скажу. И я буду приносить тебе прекрасные шелка и плащи из древних земель и масла и драгоценности от далеких королей. И ты меня не беспокой. И миссис Полл тоже.
– Вот и хорошо. – Миссис Полл сложила руки и кивнула, потом посмотрела наверх и оглядела комнату. – Возвращайся в мою комнату. Я записала «Коронейшн-стрит» и собираюсь его посмотреть, и в качестве очень-очень-очень большого одолжения ты тоже можешь.
Я вышла за ней из комнаты, но в дверях она обернулась и взглянула на все еще качающуюся лампу под потолком.
– Вот и ладно. Думаю, что больше с ней не будет проблем.
Разумеется, она оказалась права. Постепенно комнату все стали называть комнатой Мэтти. Там я хранила свою лучшую одежду, книги и игрушки. Из мучителя Мэтти превратилась в воображаемого друга – что-то вроде моего второго я, лучшей версией меня. Мы с ней вместе играли. И она была идеальной компанией. Она придумывала самые классные штуки, у нее была куча друзей, она знала, что надо говорить взрослым, она никогда не заставляла свою маму сердиться. Когда я оставалась у миссис Полл, то спала в комнате Мэтти, и больше мне не снились кошмары, потому что я чувствовала, что Мэтти была рядом и она не желала мне зла.
В течение нескольких лет после смерти миссис Полл и перед тем, как из комнаты сделали кабинет для мамы, комнатой Мэтти не пользовались, но мысль о ней осталась со мной. Иногда я с ней разговаривала, обсуждала разные мысли, оставляла ей в комнате книги, чтобы она почитала. Когда мы заняли всю квартиру, я выбрала комнату миссис Полл для своей новой спальни. В комнате Мэтти перестелили ковры и все перекрасили, но она оставалась полупустой, из нее вынесли все вещи миссис Полл и устроили там склад наших коробок и бумаг.
Как раз туда и отправилась коробка с личным делом моего отца. В комнату Мэтти. Я все туда убрала, когда вышла за Себастьяна, и не заглядывала туда несколько лет. До того дня, как получила вторую фотографию и пошла наверх, и снова ощутила присутствие миссис Полл, зашла в комнату Мэтти и пробудила ото сна старую, странную книгу.
Снова держать ее в руках было так же здорово, как ощущать аромат тоста с корицей. В тот вечер я села прямо на пол в пустом офисе, скрестив ноги, и когда открыла первую страницу, я замерла. Картинка не изменилась, слова были так хорошо мне знакомы, и да-да, оно было
Это твоя семья, как написала на фото та пожилая дама. Ты не знаешь их / не знаешь, что они сделали.
Когда я снова начала читать, я кое-что поняла. Я могла, наверное, пересказать вам всю историю по памяти. Я заперла ее в своей голове, забыла о ней, а она все время была в этом доме, в ожидании, что ее найдут.
Леди Нина была единственным ребенком, родившимся у великого лорда. Он очень печалился о том, что не было у него сыновей. Когда он умер, он оставил Кипсейк, дом, построенный величайшими мастерами того времени и ныне спрятанный у зеленого и тихого ручья, невидимый обычному путнику с дороги и с воды.
– Будь скромной, будь благоразумной и доброй, – сказал ей отец на смертном одре. – Ты принесла мне великую печаль, потому что не родилась сыном. Так стремись же к тому, чтобы родить сыновей хорошему человеку, чтобы наше имя прошло через века во славу Господа. Этот дом – величайшее творение рук человеческих. Он спасет и сохранит его.
Но во время великой Гражданской войны, которая расколола нашу страну надвое, Нина потеряла еще и свою мать, и своего жениха, Франциса, из благородной семьи, живущей по ту сторону реки. И вот так она осталась в Кипсейке совершенно одна.
Но Нина была не одна, потому что в ее саду жили бабочки, которые тучами поднимались в ароматный летний воздух. Тогда, дети, бабочек было намного больше, чем мух, и они заполняли собой все пространство. Их не ловили и не убивали в больших количествах, и они не страдали от того разрушения, которое сейчас человек учиняет зеленой планете.
Каждую зиму Нина наблюдала за личинками, которые они отложили, и заботилась о тех, что спали в часовне, в ожидании солнца и того, что суровые ветра, дующие по всему устью реки, утихнут. Весной она видела гусениц, которые прогрызали себе дорогу сквозь сад, оставляя аккуратные кружевные следы на листьях. А летом она смотрела, как они вылуплялись из коконов, как они осторожно, трепетно раскрывали свои крылышки, чтобы просушить их на легком ветерке, набирались сил и крепли для своего первого путешествия.
Она знала их всех, от самых маленьких и скромных Луговых Коричневых до Сиреневых Императоров, чья блистательная красота и размеры сводили людей с ума. Они ее тоже знали. Потому что бабочки – наши друзья. Они показывают человеку землю во всем ее великолепии. Когда мы причиняем вред земле, мы причиняем вред им. Когда не останется бабочек, ничего хорошего на земле не вырастет.
Дом мог бы просто погрузиться в сон, в дремоте под солнцем принимая своих крылатых гостей, но не такова была его судьба, как и предвещал отец Нины. Однажды ночью, под покровом тьмы, Его Величество Король Чарльз Второй прибыл на лодке, в сопровождении лишь одного своего самого верного друга, полковника Вильмота.