Лето на водах
Шрифт:
— А так же, как и с остальными дураками, — выпрастывая из сугроба длинную ногу в щегольском мелком ботинке, ответил Монго, — предоставить их собственной участи...
Когда они, уставшие, подошли к избушке — покинутой сторожке лесника, — около неё никого не было. Монго достал часы. Было двенадцать без четверти.
— Ждать, ждать, всегда ждать, — с унылой покорностью вздохнул он, ища глазами, куда бы поставить надоевший ящик с пистолетами. — Неужели у этих потомков Баярда недостанет великодушия приехать без опоздания?
— Уж больно высокую родословную ты приписываешь этим клеркам! — презрительно скривившись, ответил Лермонтов...
Устав наблюдать за дорогой,
Они, видно, подъехали с другой стороны и по глубокому снегу медленно пробирались через заросли, на каждом шагу отклоняя от лиц угрожавшие жгуче-холодным прикосновением упругие еловые лапы.
9
Мелочи— мелкий кустарник (охотн.).
— Идут, — с облегчением сказал Лермонтов, чувствуя вину за то, что Монго продрог и начинает беситься.
Подойдя почти вплотную, французы одновременно и церемонно, как на дипломатическом приёме, поклонились. Лермонтов взглянул на их некрасиво и жалко покрасневшие носы, и эта церемонность показалась ему смешной; но, вспомнив наивно-категорические рекомендации дуэльного кодекса и подражая Монго, он опустил глаза и ответил на поклон сдержанно и корректно.
Монго опять подхватил свой ящик с пистолетами, недоверчиво оглядев зажатые под мышкой у д’Англеса шпаги без перевязей, и все четверо, трудно ступая и проваливаясь, пошли вглубь леса. Пройдя шагов двести, остановились на круглой поляне, неожиданно открывшейся за тёмной стеной высоких елей. Д’Англес, оглядевшись, спустил с плеча прямо на снег свою крытую чёрным бархатом волчью шубу, бросил на неё шпаги и рукой показал Монго, чтобы он туда же поставил ящик. Потом, понимающе переглянувшись, они отошли к середине поляны и принялись утаптывать площадку, то медленно идя, то почти бегая друг за другом в однообразном и безрадостном танце.
Лермонтов и Барант со скукой смотрели на них, стоя неподвижно на краю поляны.
— Vous avez bien travaill'e, messieurs, — обращаясь к секундантам, с чуть заметной сухой усмешкой в голосе сказал Лермонтов. — Il est d'eja assez! [10]
— Oui, nous allons finir! [11] — сразу же ответил д’Англес и, перестав топтаться, подошёл к своей шубе и поднял лежавшие на ней шпаги.
— Финир — так финир! — тоже прекращая свой танец, в тон ему сказал немного оживший от движения Монго и, подойдя к д’Англесу, взял у него одну из шпаг. Передавая её Лермонтову, который снимал в это время шинель, он тихо добавил: — Помни, что я говорил тебе дома...
10
Вы хорошо поработали, господа! Довольно уж! (фр.).
11
Да, мы кончаем! (фр.).
Лермонтов вынул шпагу из ножен, оценивающе взглянул на тускло заблестевший клинок и дважды, с оттяжкой до звона, ударил им по воздуху.
Лермонтов, вспомнив дуэльный кодекс, сделал два или три шага в сторону Баранта и ещё раз ему поклонился — на этот раз ему одному. Барант в ответ поклонился так же церемонно, как и в первый раз.
Монго и д’Англес, стоявшие немного поодаль, о чём-то неслышно переговорили, и д’Англес, коротко взмахнув жёлтой перчаткой, отчётливо сказал:
— Commencez, messieurs! [12]
— Да, да, начинайте, — повторил за ним Монго и ободряюще взглянул на Лермонтова.
Лермонтов сразу же начал атаку, стремясь разоружить противника и быстрее закончить дуэль мирным исходом. Сначала ему показалось, что это будет нетрудно, потому что француз действовал вяло.
12
Начинайте, господа! (фр.).
Оставаясь в мере, то есть не сдвигая с места левой ноги, на которую опирался, Лермонтов сделал несколько штоссов — мелких круговых движений остриём, — чтобы запутать Баранта, и вдруг неуловимо быстрым выпадом всего тела послал клинок на прямой удар. На короткое мгновение совсем близко от своего лица он увидел серую куртку Баранта с двойным рядом мелких тёмных пуговиц и почти тотчас же почувствовал боль в правой стороне груди. Отбив шпагу француза вниз, Лермонтов попятился и впервые с начала поединка посмотрел ему в глаза. Глаза у Баранта были тёмно-жёлтые, как у совы, и в них светились вражда и загорающийся азарт.
Лермонтов понял, что быстро закончить поединок не удастся, и стал проявлять признаки нетерпения. Начав новую атаку, он неосторожно открылся и сам же наскочил на прямой удар Баранта.
— Hol'a! — ликующе вырвалось у француза, когда он увидел распоротый от запястья до локтя рукав лермонтовского доломана и крупные яркие капли на снегу.
Монго дёрнулся было с места, но Лермонтов удержал его взглядом и, мстительно рассмеявшись в лицо Баранту, погрозил ему вытянутой вперёд шпагой, точно хлыстом.
Теперь, видя, что вялость француза — вовсе не вялость, а хитрость опытного дуэлиста, Лермонтов перестал думать о мирном исходе.
Однако он по-прежнему желал скорейшего окончания и решил испробовать излюбленный приём своего учителя — фланконаду, то есть удар сбоку.
Медленно тесня противника, Лермонтов снова замельчил перед его глазами штоссами, желая внушить ему, что опять готовится нанести прямой удар, как в первой атаке, когда Барант получил доступ к его груди.
Совиные глаза француза зажглись жестокой радостью — он поверил.
Тогда Лермонтов, едва уловимо для глаза вращая клинок, напрягся весь, как стальная пружина, поймал момент и, описав концом шпаги короткую невидимую дугу, нанёс удар справа. Послышался полый дребезжащий звон. Кончик его шпаги, неожиданно встретив чашеобразную гарду, предохранявшую руку француза, отломился и, неярко блеснув, упал в снег у ног Баранта.
Барант, побледневший, с тусклыми от страха глазами, стоял неподвижно, всё ещё держа шпагу перед собой. Монго и д’Англес, одновременно подняв руки, что-то прокричали. Барант опустил шпагу. Лермонтов несколько секунд растерянно смотрел на свой изуродованный клинок, потом, сильно размахнувшись раненой рукой и обрызгав кровью лицо, забросил клинок под густую ёлку, стоявшую у края поляны.