Лето ночи
Шрифт:
Миллионер вспыхнул и скрестил на груди руки; похоже было, что лет с одиннадцати его никто не называл лжецом. Он надменно выгнул светлую бровь.
– О? А чему верите, молодой человек? Тому, что этот колокол послужил причиной некоторых сверхъестественных событий? Вам не кажется, что вы выросли из таких сказок?
Дейл проигнорировал этот вопрос. В эту минуту он подумал о Харлене, который, сидя в чужом «шевроле», сторожил строптивого Конгдена. Времени у него было не много.
– Вы сказали Дуэйну Макбрайду, что колокол был разрушен?
Мистер Эшли-Монтегю нахмурился.
– Не
– А как насчет негра? – настойчиво продолжал расспросы Дейл.
Худощавый человек тонко улыбнулся. Дейл знал слово «свысока» и подумал, что, пожалуй, оно тут больше всего уместно.
– Какого негра вы имеете в виду, молодой человек? Негра, которого повесили в Старой школе, – ответил
Дейл. – На том самом колоколе.
Мистер Эшли-Монтегю медленно покачал головой:
– В начале этого века действительно произошел какой-то досадный инцидент, в который оказался вовлечен представитель цветного населения, но, уверяю вас, никто повешен не был. И уж тем более никто не был повешен на колоколе в школе Элм-Хейвена.
– Ладно, – кивнул Дейл, сидя на стуле с высокой спинкой и скрестив под столом ноги. Он старался держаться так, будто у него был вагон времени. – Расскажите мне, пожалуйста, что тогда произошло.
Мистер Эшли-Монтегю вздохнул, сделал вид, будто тоже хотел бы сесть, но вынужден ходить взад и вперед по кабинету. Бросив короткий взгляд за окно, Дейл увидел, как по серой глади реки скользит огромная баржа.
У меня имеются только отрывочные данные, – заговорил миллионер. – Моему отцу тогда было примерно лет около тридцати, но он еще не был женат… Эшли-Монтегю всегда стремились вступать в брак в довольно позднем возрасте… Так вот. Во всяком случае, вот что мне известно из семейных преданий. Мой собственный отец умер в тысяча девятьсот двадцать восьмом году, как вы, полагаю, знаете, вскоре после моего рождения. Поэтому я не имел возможности уточнить некоторые детали. Доктор Пристман не упомянул об этом инциденте в своих летописях.
Итак, насколько я понимаю, в начале столетия в нашей части округа произошел неприятный инцидент. Исчез один или два ребенка. Впрочем, я полагаю, что они, скорей всего, сбежали из дома. В то время жизнь на фермах была нелегкой, и не было ничего необычного в том, что дети предпочитали убежать из дома, вместо того чтобы непосильно трудиться вместе со своими семьями. Тем не менее один из детей… дочь местного доктора, если я не ошибаюсь… была найдена мертвой. Кажется, ее… э… над ней надругались и затем убили. Вскоре после этого несколько почтенных граждан городка, включая моего отца, который имел честь быть судьей в отставке, как вам, полагаю, известно… Так вот, нескольким горожанам были представлены неопровержимые доказательства того, что преступление совершено негром, не имевшим определенного места жительства…
– Какого рода доказательства? – прервал его Дейл. Мистер Эшли-Монтегю замедлил шаги и нахмурился.
Неопровержимые.
– Я знаю, что означает слово «неопровержимые», – сказал Дейл, проглотив слово «говнюк». Он уже начинал думать и выражаться как Харлеи. – Это значит, те, которые нельзя отрицать. Я имею в виду, что за доказательства?
Миллионер взял со стола изогнутый нож для разрезания бумаг и принялся раздраженно постукивать им по столу. Дейл уже подумал, что, наверное, сейчас он вызовет дворецкого и велит вышвырнуть его вон. Но этого не произошло.
Какого рода доказательства? – повторил он и снова начал расхаживать по кабинету, постукивая маленьким ножом по столу всякий раз, когда оказывался рядом. – Припоминаю, что это была какая-то часть туалета девочки. Возможно, орудие убийства. Что бы это ни было, доказательства были неопро… Бесспорными.
– И тогда его повесили? – спросил Дейл, думая о нервничающем в эту минуту Конгдене.
Мистер Эшли-Монтегю выразительно посмотрел на Дейла, хотя выразительность взгляда была несколько смазана присутствием толстых линз очков.
– Я уже сказал вам, что никто не был повешен. Был созван суд, возможно, это происходило в школе, хотя надо признать это довольно странным. Присутствовали горожане… все уважаемые жители города… и я бы добавил, что де-факто было созвано большое жюри… Полагаю, вы знаете, что такое большое жюри?
– Да, – буркнул Дейл. На самом деле он не имел об этом никакого понятия, а о значении выражения «де-факто» догадался только по смыслу.
– Итак, в этом происшествии мой дед не являлся каким-нибудь предводителем толпы линчевателей. Он представлял глас закона и правосудия. Возможно, среди горожан присутствовали элементы, которые хотели бы вершить суд и расправу короткой рукой… Я не знаю, мой отец никогда не говорил об этом. Но дед настоял на том, чтобы этот человек был препровожден в Оук-Хилл и отдан в руки правосудия… в полицейский участок, если хотите.
– И он был препровожден? – спросил Дейл.
Мистер Эшли-Монтегю неожиданно прекратил расхаживать взад и вперед.
– Нет. В этом и состоит трагедия, которая лежала тяжелым грузом на совести моего отца и деда. Кажется, негра посадили в повозку, но он спрыгнул с нее… и побежал… и несмотря на то, что он был в наручниках и кандалах, он сумел добраться до болот, тянущихся вдоль дороги. Это произошло там, где теперь ферма мистера Уиттакера. Сопровождавшие его люди не смогли догнать его, поскольку предательский грунт не мог выдержать их веса. Этот человек утонул… задохнулся.
– Но я думал, что была зима, когда это все произошло, – заметил Дейл. – Январь.
Мистер Эшли-Монтегю пожал плечами.
Неожиданное потепление, – сказал он. – Может быть… Вполне вероятно, что обвиняемый провалился под лед… Оттепели в середине зимы часто случаются в этих местах.
Дейл не стал возражать.
– Мы могли бы взглянуть на заметки, оставленные доктором Пристманом? – спросил он.
Своим видом мистер Эшли-Монтегю постарался дать понять, как он относится к столь дерзкому заявлению, и, высокомерно скрестив на груди руки, спросил: