Лето ночи
Шрифт:
Конгден, увидев это, чуть не съехал с катушек. Он отбросил в сторону свою жертву – Дейл упал на перила и несколько секунд так и висел, видя только головокружительную пропасть, прежде чем нашел в себе силы схватиться за перила и восстановить равновесие. А Конгден рванулся к машине, изрыгая слюни и омерзительную брань.
Харлен шагнул вперед, снова направил оружие на сверкающий капот «шевроле» и негромко сказал: Стоп.
Ка-Джей Конгден замер как вкопанный, чуть ли не по стойке «смирно», стальные подковы высекали искры из бетонного покрытия. Он был шагах в десяти от Харлена.
Убью! – вопил он. – Я
– Может, и замочишь, – согласился Харлен, – но к тому времени в машине твоего папаши будет ровно пять дырок. – И он снова направил револьвер на капот машины.
Конгден подпрыгивал на месте, будто револьвер был уставлен ему в лоб.
– Джимми, ну пожалуйста, Джимми, я не… – проблеял он умоляющим тоном, который оказался еще более тошнотворным, чем в своем угрожающем варианте.
– Заткнись, – сказал Харлен. – Дейл, давай сюда свою задницу, быстрей.
Дейл заставил себя оторваться от перил и пошел к машине, как можно дальше обойдя замершего Конгдена. Он остановился за спиной Харлена, рядом с дверцей.
– А теперь брось-ка свой нож через перила, – скомандовал Харлен и, когда Конгден пытался что-то промямлить, заорал: – Ну! Тебе что сказано?!
Тот швырнул лезвие через перила, прямо в гущу кустов, растущих на берегу реки.
Харлен кивком головы указал Дейлу на заднее сиденье.
– Почему бы нам не продолжить нашу прогулку, – предложил он Ка-Джею. – Пора ехать. И если ты еще будешь откалывать какие-нибудь штуки, хотя бы просто нарушать правила движения, я начну дырявить обивку твоей тачки… или вот эту шикарную приборную доску. – С этими словами он уселся рядом с Дейлом и захлопнул дверцу.
Конгден плюхнулся на сиденье водителя. Он попытался зажечь сигарету, но руки и губы так тряслись, что проявить браваду не удалось.
– Ты знаешь, на что ты напрашиваешься, а? – ухитрился выговорить он, щурясь на ребят в зеркальце. Но в его голосе явно звучали нотки страха. – Да я рано или поздно пришью тебя. Я подстерегу вас обоих и вышибу из вас дух, я…
Харлен вздохнул и поднял револьвер, стараясь потщательнее прицелиться в обрамленное искусственным мехом зеркальце со свисавшим с него пушистым брелком.
– Заткни пасть и веди машину, – бросил он.
Дверь в дом священника была распахнута, и миссис Маккаф-ферти нигде не было. Она не охраняла ни подъемный мост, ни ров с водой. Поэтому Майк тихо поднялся по лестнице в комнату отца Кавано. Негромкий звук переговаривающихся мужских голосов заставил его прижаться к стене и тихо приблизиться к двери.
– Если температура и рвота будут продолжаться, – послышался голос доктора Стеффни, – придется перевезти его в больницу Святого Франциска и начать внутривенное вливание, чтобы избежать обезвоживания организма.
Другой голос, незнакомый Майку, видимо, принадлежал доктору Пауэллу.
Мне не нравится мысль о перевозке больного в таком состоянии за сорок миль. Давайте здесь подсоединим его к капельнице и поручим экономке и сиделке присматривать… Таким образом мы, не подвергая больного лишнему риску, попытаемся сбить температуру или же проследим за появлением вторичных симптомов.
Наступило недолгое молчание, затем голос доктора Стеффни произнес:
– Смотрите, Чарльз.
Майк заглянул в щель двери, как раз когда послышался звук извержения рвотных масс.
– Боже правый, – заговорил доктор Пауэлл, – неужели все рвотные массы имели такую же консистенцию? – В его голосе помимо явного отвращения слышалось любопытство профессионала.
Майк чуть присел и прижал глаз к щели. Он увидел, как металась по подушке голова отца Кавано, тазик был прижат прямо к его щеке. Рот священника словно был забит блевотиной, которая черной патокой извергалась в таз. Она не была жидкой – скорее представляла собой твердые коричневые выделения, массу, состоящую из отдельных слизистых частиц. Тазик был уже почти полон, а рвотный поток казался неукротимым.
Доктор Стеффни в это время отвечал на вопрос своего коллеги, но Майк не слышал его слов. Он отшатнулся от щели и прислонился к стене, борясь с подступившей тошнотой.
Где эта чертова экономка, в конце концов? – возмущался доктор Пауэлл.
– Она поехала за сиделкой в Оук-Хилл, – ответил доктор Стеффни. – Вот, возьмите это.
Майк на цыпочках спустился по лестнице и был счастлив, что выбрался на свежий воздух, несмотря на то что на улице царил ужасный зной. Голубое утром, к десяти часам небо приобрело оттенок матовой белизны, а к полудню уже блестело подобно вороненой стали. Безжалостный зной и липкая влажность придавили землю невидимым одеялом.
Улицы были пустынны, когда Майк миновал центральную часть городка, стараясь держаться подальше от торгового центра, чтобы мать не углядела его и не поручила ему какое-нибудь дело. Сейчас у него было полно своих дел.
Минк Харпер, городской пьянчужка, был хорошо известен в городе, и не только взрослым, но и каждому ребенку, в том числе, конечно, и Майку: Минк был неизменно вежлив и добродушен с детьми и охотно делился с ними своими находками, сделанными во время бесконечных поисков «похищенных сокровищ». Вечно выпрашивающий милостыню Минк был бельмом на глазу взрослого населения, но детям своими просьбами никогда не докучал. Было известно, что он никогда не имел «постоянного места жительства»: в дневную жару укрывался под эстрадой в парке, переходя вечером к «отдыху на свежем воздухе», то есть оставаясь ночевать на одной из парковых скамеек. Минк всегда имел свое, постоянное место во время субботних бесплатных сеансов и охотно делился этой привилегией с ребятами, позволяя им залезать под эстраду и сквозь проломы в решетке смотреть фильм вместе с ним.
Зимой Минк, как правило, был более неуловимым; некоторые утверждали, что он ночует на заброшенном масложировом заводике или в ангаре на площадке, где торговали тракторами, другие говорили, что наиболее мягкосердечные из городских семей, например Стеффни или Уиттакеры, позволяют ему ночевать в своих сараях, а иногда даже пускают в дом, чтобы угостить тарелкой супа. Но меньше всего в жизни Минк заботился о тарелке. Гораздо больше его волновала бутылка. Завсегдатаи пивной «У Карла» часто ставили ему выпивку, хоть хозяин и не разрешал ему угощаться «распивочно», а только «навынос». Но обычно щедрость посетителей оборачивалась жестокостью, и несчастный Минк служил мишенью их плоских шуточек.