Лето ночи
Шрифт:
– Но я был рядом с ним, когда это случилось, – сказал Майк, не став уж упоминать о том, что они вместе внесли больного в дом.
Он не думал, что черви могут перебираться с одного человека на другого, хотя одна мысль об этом сразу заставила его сердце сжаться.
– Пожалуйста, – попросил он, напустив на себя самый что ни на есть ангельский вид кроткого алтарного служки. – Я даже не стану входить в комнату, только посмотрю с порога.
Миссис Маккафферти неохотно уступила. Они на цыпочках прошли вместе в холл, затем как можно тише открыли темную тяжелую дверь. Она
Волна тяжелого запаха накатилась на Майка даже прежде, чем он успел отшатнуться. Запах чрезвычайно напоминал то зловоние, которое распространялось от труповоза и шло изнутри туннелей, только здесь он был гораздо хуже. Зловоние распространялось из темной комнаты на волнах горячего спертого воздуха. Майк зажал рукой нос и рот.
– Мы не открываем окон, – чуть извиняющимся тоном объяснила миссис Маккафферти. – Его две ночи трепала самая жестокая лихорадка.
– Но запах… – еле выговорил Майк, чувствуя ком в горле. Экономка оскорбленно нахмурилась.
– Ты хочешь сказать, что пахнет лекарствами? Белье я меняю каждый день. Тебе не нравится этот легкий запах лекарств?
Запах лекарств? Можно сказать и так, если называть лекарством гниющее и разлагающееся тело. Можно сказать и так, если вы считаете медный привкус крови и вонь давно сгнившего мяса лекарством. Он посмотрел на миссис Маккафферти. Совершенно очевидно, что она ничего не чувствует.
«Или этот запах существует только в моем воображении?»
Майк шагнул чуть ближе, все еще закрывая рукой лицо, он старался привыкнуть к темноте. И почти ожидал увидеть на кровати смердящий труп.
Отец Кавано выглядел плохо, но называть его смердящим трупом Майкл не стал бы. Было очевидно, что молодому священнику очень плохо: глаза закрыты, но почти черные веки глубоко утонули в глазницах; губы совершенно белые и растрескавшиеся, будто он брел без воды по пустыне дней десять; кожа на лице блестит, но не тем здоровым блеском, который появляется после пребывания на солнце, а лихорадочным блеском тяжелобольного человека; слипшиеся волосы спутанными прядями облепили череп; руки со скрюченными пальцами, лежащие на одеяле, напоминают птичьи лапы. Рот отца Кавано был широко распахнут, и тонкая струйка слюны стекала из него на ворот пижамы. Дыхание клокотало в горле так громко, словно там ворочали камни. В этот момент он совсем не был похож на прежнего священника.
Достаточно, – шепнула миссис Маккафферти, выпроваживая Майка на лестницу.
Действительно, совершенно достаточно. Майк выскочил из дома, прыгнул на велосипед и помчался к дому миссис Мун с такой скоростью, что встречный ветер вызвал слезы на его глазах.
Она была мертва.
Он почти ожидал этого, когда, постучав в дверь, не услышал ответа. Он почти знал это, когда, войдя в небольшую полутемную гостиную, не увидел ее котов.
Майку было известно, что мисс Мун, библиотекарша, обычно приходит по утрам, часов в восемь, чтобы позавтракать с матерью. Сама она жила в старом большом доме на Брод-авеню, один из этажей которого снимала вместе с миссис Гроссейнт, учительницей четвертого класса. Сейчас было примерно половина восьмого.
Майк переходил
«Перестань быть таким дураком. Она просто вышла на утреннюю прогулку. И коты вышли вместе с ней».
Он понимал, что котов нельзя убить на улице, вне этого аккуратного беленького домика.
«Ладно, коты ночью сбежали, и она отправилась их искать. А может, мисс Мун наконец отвезла мать в Оук-Хилл, в дом престарелых. Давно пора было это сделать».
Такое предположение было вполне логичным. Но неправильным.
Тело он обнаружил на крохотной лестничной площадке второго этажа. Второй этаж весь был маленьким – только спальня миссис Мун и миниатюрная ванная комната, – и на площадке едва поместилось даже ее хрупкое тело.
Майк застыл на верхней ступеньке, сердце забилось с такой бешеной силой, что он опасался потерять равновесие. Не хватало ему еще скатиться по ступенькам. За исключением похорон его дедушки, которые были несколько лет назад, он никогда не видел мертвого человека… если, конечно, не считать Солдата. И сейчас Майк смотрел на представшее перед ним зрелище со смесью ужаса, горя и любопытства.
Видимо, она была мертва уже довольно давно. Конечности одеревенели, левая рука сжимала перила, как будто старушка, падая, пыталась за что-то ухватиться, а правая торчала вертикально вверх, и пальцы были скрючены так сильно, будто она хватала воздух… или будто бы она отталкивала от себя что-то ужасное.
Глаза миссис Мун были открыты. Майк подумал, что у тех сотен мертвецов, которых он видел в бесконечных фильмах по телевизору, глаза всегда были закрыты… но здесь, у миссис Мун, они были так широко распахнуты, что, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Но тем не менее это были глаза мертвого человека, Майк это ясно видел по тому, как остекленели и помутились их зрачки.
Родимые пятна у нее на лице казались почти выпуклыми, потому что вся кровь от него отхлынула. Шея была так отчаянно напряжена даже после смерти, что каждая мышца и сухожилие выделялись подобно веревкам. На ней было надето какое-то подобие стеганого халата, под ним виднелась розовая ночная сорочка, и костлявые ноги торчали из-под нее прямыми палками, будто старуха падала навзничь, как падает клоун в цирке. Один из розовых пушистых домашних шлепанцев слетел с ноги, и обнажившаяся ступня, вся сморщенная и шишковатая, но с выкрашенными в розовый цвет ногтями, казалась чем-то нереальным.
Майк наклонился вперед, осторожно прикоснулся к левой руке миссис Мун и тут же отдернул руку обратно. Тело было очень холодным, несмотря на то что в помещении было тепло. Он заставил себя взглянуть на ее лицо. Это было самое ужасное.
Рот миссис Мун был широко распахнут, очень, очень широко распахнут, будто она продолжала кричать и после смерти. Зубной протез торчал в темном провале рта, как нечто неестественное и потому отталкивающее в этой своей искусственности. Казалось, он только что свалился ей прямо в рот откуда-то сверху. Все линии лица исказились и образовали маску непреодолимого ужаса.