Лето перемен
Шрифт:
Малышу нужна его любовь, ничего больше, а уж этого у Джона Леконсфилда в избытке. Все, что он не смог дать Джеки за эти страшные четырнадцать месяцев, он сполна вернет ему, дайте только срок.
И не будет никаких проблем, синеглазая. Какие могут быть проблемы рядом с родным отцом!
Эта Вероника… она просто не знает, как обращаться с детьми, вот и все. Жила себе спокойно без семьи, без собственных детей и вдруг получила на свою голову целый мешок забот. Нет, она молодец, заботилась о малыше, это видно, любит его, но опыта у нее маловато.
Завтра она увидит мастер-класс
— Увидимся утром, сынок!
Он закрыл глаза и замер со счастливой улыбкой на губах. Начинается новая жизнь. Удивительно, еще рано утром он чувствовал свинцовую усталость во всем теле, не слышал пения птиц, не видел красоты окружающего мира, а сейчас, после долгого, нервного, выматывающего дня он полон сил и бодрости. Даже спать не хочется.
Его женщины полюбят Джеки. Мама — мама и не переставала его обожать, свято веря, что малыш жив и здоров, а Кэролайн… она все поймет и полюбит. Не может не полюбить.
То ли жара была виновата, то ли нервное возбуждение, но спать Джон не мог. Он ворочался и так, и этак, но сон не шел.
Вдобавок перед ним стояло личико Вероники. Фиолетовые глаза, полные слез. Закушенные губки. Отчаяние во взгляде.
И в этот самый миг в комнате раздался тихий шорох. Джон резко сел. Вероника шла по комнате, но он не произнес ни слова — что-то в ее движениях остановило его.
В тонкой, полупрозрачной ночной сорочке, с распущенными черными кудрями, она скользила к кроватке Джеки, не обращая никакого внимания на обнаженного мужчину, глядящего на нее с кровати.
Лунный серебряный свет заливал комнату потоками нереального свечения, и в этом мягком сиянии было отчетливо видно, что щеки девушки мокры от слез, что глаза полны ими.
При виде этого совершенного тела, слегка прикрытого лишь тонкой тканью сорочки, Джона вновь залило волной желания. Он вспомнил ее плечи, стройные ноги, ее коралловые губки, ее невозможные, сияющие глаза.
Довольно неосторожно с ее стороны заявиться в эту комнату в таком виде!
— Вероника?
Она посмотрела на него очень странным взглядом. Словно спала с открытыми глазами. Джон в изумлении смотрел на нее, не понимая, что происходит. Она его соблазнить хочет, что ли?
Все потрясающие изгибы ее тела четко вырисовывались под легкой тканью, движения были замедлены и нечетки.
— Вероника?
Она дышала ровно и спокойно, упругие груди мерно вздымались и опадали, и жар в теле Джона стал нестерпимым. Он выскользнул из постели и подошел к ней.
Ничто не сможет удержать его от прикосновения к этой коже… к этим нежным щекам… к губам…
Смущало только одно: Вероника Картер вела себя в точности так, как ведут себя крепко спящие люди. Правда, обычно они при этом лежат в постели, а девушка стояла перед ним.
Он медленно провел пальцем по ее губам, а затем поднес палец ко рту. Ощутил соль. Соль ее слез.
Чувствуя нарастающую тревогу, приподнял руку девушки, отпустил.
Рука мягко и безвольно упала.
Вероника Картер спала.
Джон осторожно, очень медленно повел ее к кровати, но в этот момент она мягко осела, словно растеклась по полу, серебристым облаком прилегла у подножия детской кроватки. Синие глаза мигнули и закрылись. Теперь она спала по-настоящему.
Он в замешательстве постоял над ней, голый и растерянный, потом принес подушку и покрывало, осторожно устроил девушку поудобнее… Коснувшись при этом ее тела, как же иначе?
Его пронзило молнией. Ударило током. Затрясло в лихорадке. Обожгло лавой, ошпарило кипятком.
Ни одно сравнение не передаст и сотой доли истинных чувств, обуревавших Джона Леконсфилда. Он хотел эту женщину так, что разум отказывался работать, стыдливо уступая место инстинктам, здоровым, могучим и необремененным условностями.
Джон Леконсфилд торопливо вернулся на свое осиротевшее ложе, натянул простыню до самого носа, а затем проделал необходимые операции для снятия сексуального напряжения. Он насчитал полторы тысячи овец с черным ухом, он извлек квадратный корень из заведомо сложного интеграла, он припомнил по именам всех Леконсфилдов и Февершемов, начиная с семнадцатого века, он рассчитал в уме примерную сумму инвестиций, нужных для реставрации одной из старейших фабрик Дартмура. На рассвете Джон Леконсфилд заснул.
Он проснулся, словно от толчка, и некоторое время лежал, пытаясь понять, где находится. Наконец, вспомнив, вскинул запястье к глазам. Половина седьмого. Пора вставать.
Он повернулся, ожидая увидеть Веронику, мирно спящую на полу возле кроватки Джеки, но глазам его предстала совершенно иная картина, заставившая Джона вскочить, словно ужаленного.
Кроватка была пуста. Комната была пуста.
Желудок свернулся в комок. Он уже видел одну пустую детскую.
Судорожно натянув трусы, лорд Февершем бросился по комнатам в поисках сына. Первая же дверь по коридору вела в спальню Вероники. Несомненно. Ее ночная сорочка лежала на постели. Единственная вещь. Все остальное исчезло. В комнате царил хаос, так, словно…
Так, словно в этой комнате спешно собрались куда-то и удрали!
Это уже было.
Это не может случиться с ним еще раз.
Он метнулся по дому с криком «Вероника!!!», и это было последнее членораздельно произнесенное слово. Дальше из его груди вырывалось только рычание, смешанное с глухим стоном. Если она сделала это, тварь…
— Господи, что происходит?!
Он остановился, словно налетел на невидимую стену. Судорожно схватил ртом воздух и стал медленно приваливаться к стенке. Сердце билось почему-то в ушах.
Вероника стояла в дверях, видимо, кухни и изумленно смотрела на полуголого, всклокоченного мужчину с необыкновенно бледным лицом. Она была очень красива, Вероника Картер. И очень встревожена.
А потом Джон перевел глаза ниже и увидел две пухлые ручки, крепко обхватившие ногу. Вероники. И серьезное, испуганное личико своего сына, выглядывающего из-за ноги своей тети.
Голубые, лучистые глазенки были полны слез. Нежные губки подозрительно вздрагивали и кривились. Самый младший лорд Февершем был готов к оглушительному реву.