Лето Святого Мартина
Шрифт:
Все было сделано почти автоматически, скорее инстинктивно, чем преднамеренно; и даже когда все закончилось, Гарнаш едва ли сам понял, как ему удалось это.
Тело убитого теперь мешало проходу в дверь, позади которой находился Фортунио, не решавшийся наступать на труп из опасения, как бы выпад шпаги, которую он сейчас не видел, — Гарнаш так и продолжал стоять у стены, — не сделал с ним то же самое.
Опершись о стену, парижанин перевел дыхание и мрачно улыбнулся из-под усов. Он не видел необходимости менять такую превосходную позицию, пока имел дело с одним-единственным противником.
Рядом с ним Валери облокотилась о стол, который
— Не смотрите туда, мадемуазель, — умоляюще проговорил Гарнаш. — Крепитесь, дитя, крепитесь, прошу вас.
Она постаралась собрать все свое оставшееся мужество и усилием воли отвела глаза от тела, остановив их затем на спокойном и отважном лице Гарнаша. Взгляд его внимательных, невозмутимых глаз, мрачно улыбающиеся губы придали ей, казалось, новые силы.
— Стол, месье, — сказала она. — Я не могу придвинуть его ближе к стене.
Парижанин понял, что она не может сделать этого не из-за недостатка сил или мужества, а потому, что он сам занимал то место, куда приказал поставить стол. Жестом он велел ей отойти, и когда она сделала несколько шагов, Гарнаш внезапно и быстро рванулся в сторону и схватился обеими руками за стол, удерживая в то же время шпагу между большим и указательным пальцами правой руки. И прежде, чем Фортунио успел оценить ситуацию, ему удалось толкнуть массивный стол в дверной проем. Капитан, хотя и с опозданием, все же постарался воспользоваться ситуацией, намереваясь застать Гарнаша врасплох. Но едва он сунулся в дверной проем, перед его глазами сверкнула шпага парижанина и заставила отскочить назад с кровоточащей полосой на щеке.
— Осторожнее, месье капитан, — насмешливо произнес Гарнаш. — Окажись вы хоть на дюйм ближе, это стоило бы вам жизни.
Теперь Гарнаш мог перевести дух: раненый, хотя и легко, Фортунио вряд ли отважился бы в одиночку угрожать ему. А тем временем на лестнице послышался топот ног, и парижанин вновь вернулся к сооружению баррикады. И пока подтягивалось подкрепление, и шум голосов спешивших на помощь людей становился все громче, и их сапоги уже гремели по голым доскам пола караульной комнаты, Гарнаш успел продвинуть стол еще дальше в дверной проем, запихнул под него кресло, чтобы обезопасить себя от атаки снизу, а другое кресло взгромоздил на крышку стола, наращивая это сооружение.
В отчаянии Валери смотрела на действия Гарнаша, прислонившись к стене и прижав руки к груди.
Ей стало страшно, когда она представила, как лежит он тут бездыханный, истекающий кровью, пожертвовавший своей храброй, красивой душой ради ее спасения. Только из-за того, что она, маленькое, ничтожное создание, не захотела выходить замуж, как ей было велено, его благородный дух, может статься, покинет это сильное тело.
Да, она отказалась выйти за Мариуса, чтобы сохранить жизнь Флоримону, поскольку была уверена в том, что успеет предупредить своего жениха. И хотя теперь об этом не могло быть и речи, она твердо знала, что все равно отказалась бы исполнить волю Мариуса. Но она знала теперь и то, что пошла бы на уступки, если их ценою была бы жизнь Гарнаша.
Внезапно его ровный голос нарушил ее мучительные раздумья:
— Успокойтесь, мадемуазель; еще не все потеряно.
Валери подумала, что он говорит так, чтобы просто подбодрить ее; она не могла проследить за ходом его мыслей. Однако она сделала усилие и подавила свои всхлипывания, поняв, что должна крепиться хотя бы для того, чтобы оказаться достойной дружбы и расположения столь храброго человека.
Сквозь свою баррикаду он вглядывался в караульную комнату, пытаясь установить, с какими новыми противниками ему придется иметь дело, и был удивлен, увидев лишь четверых, стоящих рядом с Фортунио; позади них, в густой тени, он смутно различил женскую фигуру, а рядом с ней еще одну — мужскую, коренастую и невысокую. Женщина двинулась вперед, и парижанин увидел, что, как он и предполагал, это была вдова собственной персоной. В коренастой фигуре рядом с ней, попавшей в полосу света, проникающего сквозь дверной проем, который оборонял Гарнаш, он узнал господина де Трессана. И если у Гарнаша оставались какие-либо сомнения относительно лояльности сенешала, эти сомнения сейчас окончательно исчезли.
И тут вдова внезапно вскрикнула. Она заметила лежащего Мариуса и заторопилась к нему. Вслед за ней устремился Трессан, и вдвоем они подняли юношу и помогли ему добраться до кресла, где он уселся, проводя непослушной рукой по принявшему мощный удар лбу. Очевидно, он приходил в себя, и Гарнаш пожалел, что его удар был недостаточно тяжелым. Вдова повернулась к подошедшему к ней Фортунио, и, когда тот что-то сказал ей, глаза маркизы, казалось, воспламенились.
— Гарнаш? — донесся ее голос до парижанина, и он увидел, как Фортунио ткнул пальцем в сторону баррикады.
Она, словно позабыв о своем сыне, шагнула от него в сторону и стала вглядываться в крепкую фигуру Гарнаша, с трудом различимую сквозь груду мебели, защищавшую его до уровня груди. Она ни слова не сказала парижанину. Мгновение вдова смотрела на него, сжав губы, и бледное лицо ее отражало испуг и гнев одновременно, а затем она обратилась к Фортунио:
— Это была идея Мариуса, поставить его часовым к девчонке, — и Гарнашу показалось, что он уловил насмешку в ее голосе.
Она бросила взгляд на тела, распростертые на полу, одно у самых ее ног, другое — прямо в дверном проеме и теперь почти скрытое в тени стола, и с яростью приказала снести баррикаду и взять мерзавца живьем.
Но прежде чем они успели двинуться, раздался голос Гарнаша.
— Одно словечко к вам, месье де Трессан, прежде чем они начнут, — прокричал он столь повелительно, что люди замерли и выжидающе посмотрели на вдову.
Трессан изменился в лице, хотя здесь ему ничто не могло угрожать, и озабоченно пощипал свою бородку, глядя на маркизу в ожидании инструкций. Она метнула на него взгляд, пренебрежительно дернула плечом и вновь скомандовала:
— Вытащить его, — и указала на Гарнаша.
Но парижанин вновь остановил их.
— Месье де Трессан, — произнес он, — до самого вашего смертного часа — а он не так уж далек — вы будете жалеть, что не выслушали меня.
Эти слова, в которых чувствовались и угроза, и предупреждение, казалось, взволновали сенешала. Он помедлил мгновение, и на этот раз его глаза уклонились от взгляда маркизы. Наконец он шагнул вперед.
Мошенник, — сказал он, — я не знаю тебя.
— Вы достаточно хорошо знаете меня. Вы слышали мое имя. Я Мартин Мария Ригобер де Гарнаш, посланный ее величеством в Дофинэ, чтобы освободить мадемуазель де Ла Воврэ из замка Кондильяк, где ее удерживают силой с бесчестными намерениями. Теперь вы знаете, кто я и зачем я здесь.