Лето волков
Шрифт:
– Отставить!
– Слушаюсь! – Попеленко различил в бричке темный угловатый силуэт. – Ой, а это хто?
Ему не ответили. Попеленко, отвернувшись, мелко перекрестился.
Иван отодвинул запорную доску у ворот. Серафима выбежала на голос, в руке держала «летучую мышь».
– Господи, Ваня! Услышала меня Милостивая, услышала…
Свет упал на Гупана. На майоре были автоматные и гранатные подсумки, ППШ, пистолет в кобуре, фонарик на груди. Он казался квадратным.
– Ты, Микифорыч? Ще не убили?
Во
Гроб положили на землю. Борец и Полтавец, в повязках, обушками топоров навернули жесть на крышку гроба. И начали свое «тюк-тюк».
– А шо за гроб? – шепотом спросила Серафима.
– Не бойся, Фадеевна, – ответил ей Гупан. – До утра не побеспокоит.
За заборами, у своих домов, белели озабоченные, испуганные лица глухарчан: Малясов, Тарасовны, Кривендихи…
6
Глумский появился незаметно. Протянул руку Гупану, огляделся. Послушал «тюк-тюк». В слабом свете «летучей мыши» мелькали обушки.
– Микифорыч, кого привез?
– Штебленка.
– Застрелили?
– Повесили.
– Ах ты боже! Даже обжиться не успел!
– На этом свете никогда не успевают.
– Ехали б ко мне, у меня просторно.
– Мы, Харитоныч, как селедка: и в бочке уместимся. А мне покалякать с лейтенантом. Слышь! – Гупан притянул председателя за рукав: – Закон готовится. Карателей, по суду, вешать в местах, где гадили. Прилюдно!
– Дожить бы, – мрачно сказал Глумский.
7
Арестованный, прикорнувший кое-как, со связанными руками, на телеге, потянулся, стараясь расправить тело.
– Пить хочу.
Данилка, сменивший Кириченко, поднес к губам Сеньки флягу. Напиться как следует не дал.
– И есть хочу.
– Ты еще в сортир попросись.
– А что, нельзя?
– Можно. Не развязывая рук.
– Пошел ты!
Иван носил сено лошадям.
– Пойдем! – сказал Сеньке и развязал ему руки.
Карабин Иван держал под мышкой. Пошли за сарай. Сортир был плетеный: деревья в Полесье дешевы, а доски дороги. Звук струи, казалось, никогда не прекратится.
– Ты меня, правда, не узнал? – спросил Сенька, вздохнув с облегчением.
– Что, твой портрет в газетах был?
– Да ты ж не злой, лейтенант. Может, отпустишь, а?
– Давай, выходи… Это не беседка.
8
В хате горела плошка. Хлопцы сновали туда-сюда.
– Ноги, ноги обивайте. И хату не развалите, – ворчала Серафима.
В сенях стучали кружками. «Хороша водичка! Вкусная!»
– Лучше молоко пейте, хлопцы, – сказала Серафима. – Молока удосталь.
Выпили и молока, достав из вещмешков пайковый кирпичик хлеба. Покатом улеглись на расстеленную Серафимой полынь. Кое-кто тут же заснул. У каждого оружие было под боком. Гупан посидел за столом. Поразмышлял, послушал, как на улице поют девчата.
– Яка я моторна, тонка, черноброва,Як побачишь, так заплачешь, шоб побачить снова…– Кому веселье, кому похороны, – сказал Гупан. – Это они хлопцев вызывают. А хлопцам только упасть и заснуть. Я вот второй месяц мечтаю дома переночевать.
– А далеко дом? – спросил Иван.
– В Малинце, через две улицы.
Данилка приподнялся, почесался.
– Блохи у вас в Глухарах, – сказал он сонно. – Собаки, а не блохи.
И упал на полынь. Девчата завели новую песню. Про Гандзю.
Гандзю, Гандзю моя мила, чем ты брови начернила?Начернила купервасом, придешь, сердце, другим часом.Иван захрустел полынью, укладываясь рядом с ястребками. Полог был отдернут, хата стала казармой. Гупан босиком прошел на кухню.
– Серафима, найдется? Один стакан.
– Ой, Микифорыч, – поднялась бабка. – Погонят тебя с этой должности.
– С этой уже не погонят. Желающих нет.
– В могилу никто не торопится, – согласилась бабка.
Звякнуло стекло. Были слышны крупные жадные глотки.
– Хороша! – сказал Гупан и крякнул. – В Глухарах умеют. Кругом буряковая сивуха, а у вас хлебная, чистенькая!
– Закуси, Микифорыч!
– Зачем впечатление портить?
9
– Иван, ты спишь?
– Так точно, сплю.
– Продолжай! – Гупан опустился на полынь.
– А для вас – кровать.
– Я привык с хлопцами блох делить, – сонно сказал Гупан. – Пока спишь, слушай вводную. В Гуте на спиртзаводе работал инженер, Сапсанчук. При немцах пошел в полицаи, отличился… пару хуторов сжег, польскую деревню. Сведения добывал как никто: людей мучил изобретательно, с выдумкой. Приняли в СС, получил три ромбика: гауптштурмфюрер.
– Ну?
– «Ну да ну: продал дом, купил жену». Называли его в районе «хозяин». Без него немцы ничего не решали. Дали ему батальон полицаев. Посылали в Белоруссию – карать лесные деревни за помощь партизанам. Получил за усердие Железный крест. В Гуте у него была связь с дивчиной, фамилия, говорят, то ли Спивак, то ли Спивачка. Наши пришли – исчез. В лесах теперь другой хозяин, Горелый.
– А мне эта вводная зачем? – спросил Иван.
– Так, рассуждаю. Откуда этот новый каратель объявился, кто таков?