Лето волонтёра
Шрифт:
Обычно хранители говорят спокойно, холодно. Мне даже казалось, что они не умеют испытывать эмоции.
Но у Лю получилось.
– Я стояла на балконе, я забралась на перила и смотрела вниз. Мне было очень страшно! Надо было разбиться, но не насмерть. И я не знала, сработает ли мутаген, я ведь уже большая, я даже потрахалась с одним парнем, чтобы знать, как это! Но я прыгнула вниз. И стала Изменённой.
Мы молчали.
– Но вы решили, что с Инсеками плохо. Вы всех прогнали. Теперь я хранитель Гнезда без матери, у нас нет мутагенов, жницы и стражи не знают, что им делать. Приходят люди из правительства. Просят показать разные штуки, которые у нас есть. Дать им оружие Инсеков. Намекают, что Министерству культуры нужно здание… и что содержать нас дорого… потом опять просят оружие и разные штуки. Я не знаю, сколько проживёт Гнездо. Я не знаю, что с нами будет. А снаружи второй день стоит сумасшедшая женщина с мёртвым младенцем!
– Мы не знали, что так будет, – сказала Дарина тихо. – Мы хотели как лучше.
– Все хотят как лучше, – отрезала хранитель. – Все думают, что беды кончаются с победой. А с победой просто приходят новые беды…
Она вдруг обмякла, опустила плечи. Я подумал, что, хоть она ростом с меня и выглядит жутко, но ей всего четырнадцать лет.
Это ребёнок, который резко поумнел, повзрослел – и понял, что ему не хватает сил быть взрослым.
– Мне очень жаль, – сказал я. – Если как-то можно что-то исправить…
– Гнездо на Олимпийском этой ночью согласилось открыть проход на Селену, – сказала хранитель. – Многие Гнёзда осудили это решение. Но раменское Гнездо сказало, что мы должны сотрудничать с властями… и все замолчали. Пройдёт ещё месяц, и Большое Гнездо будет решать всё и за всех.
– Мы поедем на Олимпийский, – произнёс я. – Спасибо, что сказала. Нам… нам правда жаль. Так ведь, Дарина?
Она молча кивнула, вцепившись в мою руку.
– Скажи, призванный… – хранитель помедлила. – Если бы всё вернулось назад, и ты выбирал, что сделать – оставить Инсеков, вернуть Прежних, прогнать всех… как бы ты поступил?
Я подумал.
Нет, я серьёзно подумал, прежде чем ответить.
– Я поступил бы так же.
Хранитель кивнула. И сказала:
– Можете пройти на Олимпийский через экран. Мне кажется, что к их Гнезду будет трудно подобраться снаружи.
Экраны Инсеков не разнимают тебя на части, когда через них проходишь. Честно говоря, меня это радовало. Один раз я воспользовался технологией Продавцов – меня разобрали на элементарные частицы, мгновенно передали информацию через сотни световых лет и собрали на Земле заново. Из других частиц, между прочим. Ничего ужасного я не ощутил… но порой просыпался ночью и думал о том, остался ли я собой?
Или я лишь копия, двойник, а настоящий Максим Воронцов распался на бозоны и фермионы, из которых Продавцы потом понаделали товаров для тэни?
Нет уж, лучше «совмещение пространств», как это называли Изменённые. Этим методом пользовались Инсеки и Прежние, хотя временами экраны отказывались работать на больших расстояниях из-за отсутствия резонанса (Дарина однажды попробовала объяснить про резонанс, когда мы болтали перед сном, но на словах о пространстве Калаби-Яу и фазовой скорости тахионов я позорно уснул).
Но на Земле экраны обычно работали исправно. И входить в них было не страшно. Можно было даже высунуться, посмотреть на другую сторону, а потом пройти – или вернуться.
Хранитель провела нас в защищённую зону Гнезда. Мы никого не встретили по пути, наверное, все немногочисленные куколки учились или тренировались.
Мне снова пришла в голову неприятная мысль о забытом и работающем по инерции механизме.
– У тебя не будет проблем из-за нас? – спросил я.
– Вы часть Гнезда, даже ты, Макс, – ответила Лю. – Переход в другие Гнёзда не запрещён.
Никаких пультов, конечно, ей не требовалось. Часть металлической стены заблестела, формируя экран.
– Спасибо, Лю, – сказала Дарина. – Мы попытаемся их переспорить.
Хранитель не посчитала нужным ответить. Так и осталась стоять, глядя нам вслед, когда мы подошли к экрану.
Глава третья
Заглядывать в чужое Гнездо мне казалось неудобным.
Так что мы просто вошли в экран и вышли в Гнезде на Олимпийском.
Из бывшего Министерства культуры в бывший «Уголок дедушки Дурова». Что и говорить, во время Перемены российская культура понесла большие потери. Хорошо хоть, что оба московских цирка уцелели.
Защищённая зона Гнезда была точно такой же, как и в Гнездниковском. Вот только если провожала нас одинокая хранитель, то на Олимпийском мы вышли в битком набитый зал.
Во-первых, тут были мать, хранитель, два монаха и три старшие стражи, видимо – охрана. К стражам, монахам и хранителям я привык.
А вот мать своими глазами увидел впервые.
Она была ростом со старшую стражу и очень толстая. При этом непостижимым образом ухитрялась выглядеть… вот даже сформулировать трудно… дружелюбно? Приветливо? Заботливо? Лицо осталось человеческим, выглядело молодым, но совсем бесполым, волосы были умеренно длинными, серо-стальными, у людей такого оттенка не бывает, на седину это не походило. Почему-то хотелось подойти к ней, прижаться, начать что-то рассказывать, жаловаться и требовать утешения…
Я тряхнул головой, прогоняя наваждение.
Это всё из-за её облика.
Мать Гнезда выглядит так, как воспринимает мать маленький ребёнок. Большой, мягкой, уютной и одновременно строгой и сильной.
Имеющей право и хвалить, и ставить в угол.
А ещё, насколько я знаю, она источает феромоны.
Ну нафиг, эта «мать» младше меня, и она может быть парнем!
– Максим, призванный, – сказала мать и мягко улыбнулась. – Я не удивлена, Максим.
Но помимо Изменённых тут были и люди.
Полковник Лихачёв. Рядом с ним костлявый старикан под два метра ростом, хоть и в штатском, но с военной выправкой. И пятеро в скафандрах с зеркальными шлемами.
На них, конечно, были не космические скафандры, а что-то вроде силовой брони полицейских. Только посовременнее, чем та, которую носили ребята Лихачёва. Она была чешуйчатой, напоминающей комбинезоны Изменённых, пластинки брони радужно переливались и отблёскивали, будто призмы под лучом света. Все пятеро держали в руках какие-то контейнеры и оружие.