Летоисчисление от Иоанна
Шрифт:
— Ну что, нашли князя? — громко спросил он.
— Ищем, Григорий Лукьяныч! — весело закричал с крыльца Федька.
— Вижу, чего ты ищешь! — буркнул Малюта.
Не будь Федька сыном друга, велел бы ему всыпать плетей за сластолюбие. Не за этим государь набирал опричнину.
В углу подворья, заслонённый крыльцом, прятался голбец погреба. Распахнув дверку голбца, из погреба по пояс вылез наружу раскрасневшийся пожилой Алексей Басманов — отец Федьки.
— Федька! — заорал он. — Ну-ка живо батьке помоги!
Увидев Малюту, Басманов-старший
— Здесь князь, Малюта. Не дрожи.
Федька уже сошёл с лестницы и с сожаленьем скинул девчонку под ноги Штадену.
— Вот тебе игралка, Гришка, — вздохнул он и побежал к погребу.
Зарёванная, растрёпанная девчонка поднялась в снегу на карачки, оглядываясь и поскуливая, как избитая собака. Лесенка крыльца была пуста. Девчонка на четвереньках ринулась к ней, и Штаден заступил беглянке дорогу. Он хотел поиграть с варваркой, как с кошкой.
— Ап! — шутливо воскликнул он.
Девчонка ткнулась в другую сторону, и Штаден сделал шаг вбок.
— Ап! — Он торжествовал.
Девчонка посмотрела на Штадена снизу вверх раскосыми, обезумевшими глазами. Её мокрое лицо было облеплено снегом, она тупо слизывала снег с кровоточащих губ. Ей было лет тринадцать — на переломе от отрочества к юности. Она ничего не понимала. Ворвались люди, батюшку зарубили, матушку зарубили, надо бежать!..
Осев боком, девчонка обвела глазами подворье: мертвецов, коровьи туши, конных опричников и Малюту Скуратова.
— Нихт коммен! — улыбаясь, сказал девчонке Штаден.
Девчонка наклонила голову — и вдруг вскочила, помчалась по двору к Малюте и, согнувшись, опрометью нырнула под брюхо его коня. Малюта от неожиданности даже поджал ноги. Девчонка вылетела за ворота.
— О-ла-ла! Быстро! Быстро! Уть! — кричал ей вслед Штаден, топал ногами, изображая погоню, хлопал в ладоши и хохотал до слёз.
Малюта рассердился и двинул было коня на Штадена, но из погреба спиной вперёд полез Федька Басманов. Ругаясь, он вытаскивал упирающегося боярина — толстого, старого, насмерть перепуганного князя Курбатова. Сзади Курбатова выпихивал наверх Алексей Басманов.
Курбатов без сил повалился на снег, но оба Басманова схватили его за шубу на плечах и волоком потянули к Малюте.
Курбатов вывернулся из рукавов шубы, упал на колени и схватился за сапог Малюты.
— Помилуй, Григорий Лукьяныч! — страстно твердил он, оглаживая сапог, словно просил любви от красавицы.
— Боров сучий, — сказал сзади Алексей Басманов, вытирая о живот окровавленную ладонь. — Кусается, как баба.
Из-за поисков этого князя Басманов-старший потерял время, и теперь всё ценное уже растащили или попортили.
— Я тебе не поп, чтобы миловать, — равнодушно ответил Малюта Курбатову и поглядел на Басманова. — Лёшка, кидай хрыча в сани.
Федька Басманов вертел головой — озирался, отыскивая девчонку. Штаден, встретившись с Федькой взглядом, бессильно развёл руками и послал небу воздушный поцелуй.
Федька яростно втянул воздух сквозь стиснутые зубы, повернулся и со всей силы пнул князя Курбатова в бок.
— Курва ты, князь! — с ненавистью выдохнул он. — Где моя девка?!
А она уже бежала сквозь густой перелесок — босиком по снегу, без платка, без цели. Голые ветки царапали руки и лицо. Она падала, заплетаясь в смёрзшихся кустах, но вставала и бежала дальше. Она то ли рыдала, то ли смеялась и ещё пыталась что-то говорить, будто у неё был собеседник, но задыхалась и замолкала.
Она выбежала на просеку, на пустую санную дорогу, накатанную полозьями, как стекло. В сумрачном небе над дорогой на месте солнца протаивала бледно-жёлтая полынья.
Задыхаясь, девчонка опустилась на дорогу, а потом и вовсе легла ничком. Она закрыла глаза и прижала к лицу ладони, согреваясь теплом собственного дыхания. Но этого тепла не хватило бы даже на то, чтобы обогреть бабочку.
Что делать дальше? А ничего. Назад нельзя — там страшные опричники, там убитые родители, там горящий дом. Нельзя даже думать о том, что позади. И вперёд — некуда. Лес. Пускай тогда придёт Богородица и спасёт. Она же добрая…
Девчонка умерла бы на этой лесной дороге. Но вдруг большие руки в меховых варежках-шубенках подняли её и куда-то понесли.
На дороге стоял длинный купеческий обоз. Морды лошадей обросли сосульками. Широкие сани были плотно укрыты рогожей. С саней слезали возчики в толстых тулупах, обдирали с бород изморозь и разминали застывшие ноги.
— Похоже, девчонка из той деревни, где мы кромешников видели, — сказал купец, который нёс девчонку. У купца у самого была дочка тех же лет.
Возле ближних саней монах в зипуне, надетом поверх рясы, загнул на сторону край рогожи.
— Давай её в мои сани, Данилыч, — сказал монах купцу. — На мешках-то лучше, чем на рыбе.
Купец подошёл и осторожно положил девчонку на мешки монаха. Монах выдернул из-под поклажи какое-то тряпьё, укутал девчонку потеплее и перекрестил.
— Вот чего они творят, игумен, — опасливо сказал купец монаху.
— Данилыч, опричные! — тревожно закричали с конца обоза.
Купцы побежали к лошадям, чтобы отодвинуть свои сани с проезжего пути. Вдали послышался глухой топот и звяканье железа.
Опричники скакали как бояре — уверенные, что им любой уступит дорогу. Впереди нёсся Малюта Скуратов. Он угрюмо хмурился своим мыслям и не глядел по сторонам. Обозники один за другим постаскивали с голов треухи и склонились перед всадниками.
Не поклонился только монах. Он видел опричников впервые и не знал, что опричные давно уже главнее бояр. Монах стоял возле своих саней и с интересом разглядывал всадников. Конечно, страшные собачьи головы и мётлы у сёдел… Но не было в опричниках ничего бесовского. Сытые, мордатые мужики и парни в цветных кафтанах и собольих шапках. Спины как печи. Здоровые зады еле вбиты в крутые татарские сёдла. Сабли оттопырены тугими ляжками.