Летом сорок первого
Шрифт:
Бертольд, после поражения кайзеровской Германии, глубоко переживая это поражение, не пошел служить новой республике и, спрятав в шкаф свой парадный воинский мундир с боевыми орденами, решил посвятить себя науке, изучению русской классической, а заодно и военной литературы. Благо в научных университетских кругах имелись семейные связи по линии очень дальнего родственника тезки Бертольда Дельбрука – крупного немецкого языковеда, заложившего основы изучения сравнительного синтаксиса индоевропейских языков, авторитетного специалиста по древней Индии, изучавшего философию ведов, автора «Ведийской хрестоматии». Когда Бертольд начал делать свои первые шаги в науке, дальнего родственника уже давно не было в живых, но его авторитет ученого, его недавние коллеги, дряхлые столпы науки, помогли бравому офицеру, довольно сносно знавшему русский язык, освоиться в новой области, всячески способствовали продвижению по тернистому пути к далеким вершинам. Надо отдать
Бертольд, не раздумывая, принял предложение. Он был кадровым военным, с детства впитавшим в себя солдатский дух. Угасшая было мечта о военном реванше снова возродилась в его душе. Он хотел видеть Германию сильным и могучим государством, верил, что самой историей его стране определена высокая миссия: быть преградой на пути азиатских варваров, на пути распространения большевизма. Несколько месяцев подготовки, главным образом по изучению структуры Красной Армии, а также современной жизни в стране, и хмурым осенним вечером с компанией моряков торгового судна Бертольд сошел на берег в шумном Ленинградском порту и к утру, к отплытию, не вернулся на корабль. Капитан судна, тайно занимавшийся контрабандой и одновременно служивший на разведку, не придал этому никакого значения, никуда не заявил, поскольку был заранее предупрежден абвером, спокойно снялся с якоря и ушел в море. Моряки же, судача между собой, решили, что матрос, сбежавший в Россию, был несомненно коммунистом, раз решился на такое.
В тот же вечер, едва сойдя на берег, Бертольд Франц Дельбрук, капитан абвера, имевший документы на матроса второй статьи Курта Поймана, при первой же возможности «откололся» от шумной компании, затерялся в толпе и, выйдя из территории порта, сел на трамвай. Он хорошо изучил по карте недавнюю столицу русской империи, да и рассказы бежавших, в том числе и его недавней возлюбленной, помогли ему ориентироваться в незнакомой обстановке. Сложно было лишь в первые минуты, когда пришлось самостоятельно одному ехать по городу и разговаривать с горожанами. Тут Бертольд напрягался, как на сложнейших экзаменах. Но подготовка у него была вполне солидной, и он успешно выдержал первые испытания, ничем не вызвав подозрения у случайных попутчиков. Они помогли ему быстро найти нужную улицу. Бертольд облегченно вздохнул. А дальше пошло проще. От Литейной, привязавшись к местности, он нашел другую, перпендикулярную, дальше отыскал нужный переулок, старый многоэтажный дом. Убедившись, что за ним нет слежки, вошел в подъезд и, поднявшись на третий этаж, отыскал нужную квартиру, дважды нажал на кнопку звонка. У двери ему пришлось поволноваться. На звонки никто не реагировал. За дверью была тишина. Казалось, что квартира пустая. Наконец, после очередного звонка, послышались шаркающие шаги, дверь чуть приоткрылась, и старческий голос спросил:
– Кто там?
– Не сдаете ли вы студентам комнату? – произнес Бертольд условную фразу. – Мне надо жилье лишь на один семестр.
– Мы вообще никому комнат не сдаем, – ответил старик совсем не условной фразой и, раскрывая дверь, крикнул в глубь коридора: – Аня, это к тебе, наверно?
Бертольд насторожился, отступил на шаг, готовый к любым неожиданностям сунул руку в боковой карман куртки, где лежал пистолет. Но тут, видимо прямо из кухни, в фартуке, показалась моложавая дама приятной наружности и, мило улыбнувшись, сказала:
– Вы насчет комнаты? Нет, комнаты мы не сдаем, а только угол, – улыбнулась, добавила, оглядывая незнакомца. – Если вас устраивает, можете посмотреть. Проходите!
Бертольд вошел, не вынимая руки из кармана куртки. А вдруг засада? Но в квартире, кроме почтенного старика, его старухи и дочери, больше никого не было. Анна увела Бертольда в свою комнату, где пахло духами и еще неуловимым и чем-то приятным, закрыла за собой дверь и сказала:
– У нас оставаться нельзя. Я сейчас проведу вас к друзьям, они, несомненно, вам помогут. – И пояснила: – Они живут недалеко, отсюда всего один квартал.
Родителям своим Анна сказала, что молодому человеку угол не подходит и она сводит его к знакомым, которые временно сдают комнату.
Бертольду ничего другого не оставалось делать, как идти неизвестно к кому. О второй квартире абверовцы почему-то его не предупреждали. Не подвох ли тут? Не ведет ли эта Анна его прямо к чекистам?
За эти первые часы нахождения в чужой ему стране Бертольд больше натерпелся страху, чем за все последующие годы проживания в Советской России. Правда, были, и не раз были довольно неприятные моменты, когда он находился почти на грани полного провала и разоблачения, но и тогда Дельбрук так не волновался, как в те первые часы пребывания в Ленинграде.
Однако все обошлось благополучно. Утром, когда германский торговый корабль отчалил от бетонного пирса Ленинградского порта и взял курс в открытое море, недавний матрос, а теперь скромный советский служащий с паспортом на имя Павла Ивановича Данилова, одетый довольно прилично, но без претензии, находился в купированном вагоне, и поезд увозил его в Москву.
С тех осенних дней тридцатого года прошло почти одиннадцать лет, и Бертольд Франц Дельбрук прожил их двойной жизнью. На поверхности, с одной стороны, как личина, была скромная трудовая деятельность Павла Ивановича Данилова, добросовестного служащего небольшого предприятия местной промышленности, чудаковатого холостяка, любителя рыбной ловли, загородных прогулок и лыжных походов, активиста профсоюзного комитета, а с другой стороны, протекала тайная жизнь германского профессионального военного разведчика, специализировавшегося на сборе секретных материалов о Советской Армии, главным образом на ее вооружении, на новых образцах оружия.
Он был хитер и предельно осторожен. Не заводил компрометирующих связей. Никогда не пользовался дважды одним и тем же тайником. Не шел на личный контакт со связными. Выходил на двухстороннюю радиосвязь очень редко и в исключительных случаях, только когда требовалось срочно передать очень важные сведения. У него имелись надежные люди среди железнодорожников, летчиков гражданской авиации и моряков, которые, ничего не подозревая, за скромную плату охотно выполняли пустяковые просьбы и перевозили небольшие продовольственные посылки из столицы нуждающимся «дальним родственникам» и «знакомым», проживающим в приграничных городах или крупных портах. В тех вроде бы открытых посылках всегда имелись тайники, в которых Бертольд и отправлял добытую секретную информацию. А «родственники» и «добрые знакомые» по своим каналам переправляли их дальше, через границу. Бертольд следил за прохождением каждой своей посылки. Если она попадала к адресату, то берлинская радиостанция в субботу в ноль часов тридцать минут обязательно передавала эстрадный концерт для немцев, проживающих в Латинский Америке, и начинала его со старинных народных песен. А если в концерте звучала еще и немецкая классическая органная музыка, то она обозначала похвалу высокого начальства.
Бертольд был на хорошем счету у руководства. Он получал очередные звания по службе, был награжден правительственными орденами, крестом с дубовыми листьями. В берлинском банке ежемесячно откладывалось на его личный счет жалованье и денежные вознаграждения за особо ценные сообщения.
Однако в последние годы начало твориться что-то непонятное. Без предупреждения из центра на него вдруг вышли работники посольства. И не представители военной разведки, а имперской службы безопасности, подчиненной непосредственно рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. Условились о связях, тайниках, Бертольд Франц Дельбрук передал, вернее, положил в тайник, добытые секретные сведения об испытаниях на военном полигоне новых противотанковых орудий. Через некоторое время в условном месте в телефонной будке Главного телеграфа, рядом с телефоном-автоматом с правой стороны на стене он увидел цифры «44», начертанные угольным карандашом вроде бы торопливо и небрежно, отчего они походили на эсэсовский знак, изображающий спаренные зигзаги молний. Условный знак обозначал, что «товар» принят. Бертольд вернулся домой в хорошем настроении. Риска, конечно, больше, зато стопроцентная уверенность, что сведения попали к адресату. Прошла неделя, вторая, месяц, Дельбрук напрасно настраивал ночью свой радиоприемник на волну Берлина. Радиостанция, как обычно, транслировала эстрадный концерт для немцев, проживающих в Латинской Америке, но не только не начинала его со старинных народных песен, но ни в середине, ни в конце они не зазвучали.
Озадаченный Бертольд запросил условным сигналом своих «почтальонов» из посольства о судьбе «товара», и получил утвердительный ответ, что, мол, все в порядке и ждем новых «посылок». Со второй важной военной информацией произошло то же самое. Бертольду с большим трудом и риском удалось узнать, что русские, после поражения в воздушных боях в небе Испании, срочно разработали новый тип истребителя, вооружив его не только, как раньше было, пулеметом, а еще и скорострельной пушкой, Дельбрук, естественно, ожидал похвалы за усердие. Но в радиоконцертах не только не зазвучала классическая органная музыка, но даже не запели народных песен. Обеспокоенный таким положением, Бертольд в условный час ночью вышел в эфир и сам отстучал запрос.