Летопись голодной стали. Ростки зла
Шрифт:
Тощий начал небрежно разрывать корсет девушки. Он дал сильную пощёчину. Лицо Елены покрылось алыми побоями.
Его друзья хохотали.
– Я второй чур, после Калина! – посмеялся крепыш.
– Ну вот! А мне, как всегда, остаётся то, что остаётся… – с наигранной досадой проговорил толстяк.
Глаза девушки заполнились слезами. Тощий уже приспустил свои штаны, вытащив на тёмный сумрак свою разгорячившуюся плоть.
Внезапно смех толстяка резко прервался. На его смену пришло отрывистое вскрикивание. Взбросив руки, он свалился на живот. В его спину, чуть покачиваясь, вонзились рабочие вилы.
Крепыш обернулся. Со стороны входа к ним шёл неизвестный. Он обнажил
Без каких-либо разборов крепыш с криком накинулся на него. Воин парировал его два не очень изящных удара, быстро перебирая шагами, ушёл с линии атаки третьего удара и вонзил меч ему под брюхо. Тот вскрикнул, уронив клинок, закашлял, его глаза предсмертно закатились. Бандит рухнул возле ног воина.
– Ах ты сука недорезанная! – худощавый резко вскочил, но не успел натянуть штаны обратно. Наёмник в один рывок оказался рядом с ним. Его клинок блеснул в густом мраке помещения, прорезав негодяю шею. Голова бандита скатилась с его плеч и упала наземь, рухнуло и тело, болтая своим отростком между ног в полёте.
Кони бешено ржали. Осмотревшись, воин сунул меч в ножны. Ничего не говоря, он грубо схватил девушку за предплечье, поднял и повёл в спешке за собой. Та, с исплаканным лицом, в разорванном платье, оголяющем плечи и верхнюю часть её груди, спотыкаясь на каждом шагу, спешно шагала за ним.
Они выбежали из конюшни, метнулись в ближайший переулок. Выглянув из-за угла дома, Дункан осмотрелся. На здешней улице вёлся бой. Городская стража сражалась с неизвестными налётчиками, облачёнными в такую же броню, как и те три выродка.
– Смотри, не упади мне тут. Мы побежим быстро! – посмотрев на неё, проговорил Дункан и, не ожидая ответа, ринулся вперёд.
В считанное мгновение они преодолели улицу и вышли на главную площадь перед дворцом. Огромная статуя стояла в центре. На фоне мрачного, окутанного тучами неба она выглядела устрашающе. А вокруг неё резали друг друга вооружённые люди. Падали их тела, лилась кровь.
Дункан подбежал к конюшне, развязал поводья. Выведя коня, он схватил девушку и без слов усадил её на седло, потом запрыгнул позади.
– Пошла! – Он ударил поводьями, и конь с диким ржанием помчался прочь с этой площади.
Они мчались вниз, пересекая многолюдные улицы столицы. Здесь люди не убивали друг друга – здесь они все веселились. Кто видел их заранее, сразу же прыгали прочь с дороги, ругая их вслед бранными словами. Трудно было преодолеть торговую площадь – здесь было просто не проехать. Дункан вёл коня, проезжая сквозь толпу народа. Мимолётным взглядом он увидел, как аланарские стражники также едут по направлению к городским воротам, а во главе них ехал сам принц Камир, озлобленный и мрачный. Мрачнее самой ночи.
Миновав торговую площадь, скакун вновь подался в рысь. Вскоре они выехали за стены города, уходя галопом в кромешную тьму. Туда, куда глаза глядели. Елена чуть не свалилась со скользкого кожаного седла при такой взрывной скачке, но удержала себя наверху. Она прижалась спиной к наёмнику, тот обхватил её за талию, ударив поводьями. Её растрёпанные волосы развевались от дуновения ветра в быстром галопе, падали на лицо Дункана, но он терпел. Выбора не было.
Отъехав от города на большое расстояние и остановившись на невысоком холме, заросшим бесцветным сухим кустарником, Дункан обернулся. Крепостные стены столицы выходили контурами на фоне всеобщей тьмы. Их покрыл густой мрак, они стали тёмными. Слышались отсюда голоса и шум, исходящие с городских улиц. А потом небо озарила ярка нестерпимая вспышка. Сотни разноцветных ярких линий ослепили взор наёмника. Пышной светящейся лозой они раскидывались во все стороны, сопровождали
А потом всё как-то умолкло. Словно стёрся энтузиазм, и всеобщее возбуждение кануло в небытие. И сумрак гуще прежнего осел на высокие башни над крепостной стеной.
Дункан сплюнул на рыхлую и проросшую травой почву, повернул коня, сильно ударил поводьями и поехал вдаль. Прочь от этого места.
Волки в овечьих шкурах
Братство, скреплённое узами верности друг другу и честью, долгие лета служило государству силовой опорой и мудрым советником. Чтили авторитет воителей во всех уголках Венерии и за рубежами её. Сила помогала государям в наиболее тяжкие времена, особо проявили себя воители Братства во время Великой войны – последней на нашей памяти с армией нелюдей. Много героев былин вышло именно из Братства по оружию. Однако всему приходит время, и дерево, некогда возвышающееся над горизонтом на могучем стволе, чахнет от паразитов, что с течением лет заполняли его от корней и до самых крон. И нет больше чести у бывших воителей, ставших теперь охотниками за головами и платой.
Ян Белвацкий. «История континента людского»
Луна слабо пробивалась сквозь сгустки чёрных облаков, окутавших ночное небо. Блеклые лучи вяло падали на макушки деревьев, под пышными ветвями которых царил кромешный мрак. Во всём лесу в полночь было не проглядеть дальше своего носа.
Ночь была хмурой, мрачной и безмолвной, таящей в глубине своей, во тьме, неизведанное.
Не дул даже ветер, как будто он боялся заблудиться в непреодолимом мраке, которому не было видно конца и края. Сама природа в эту полночь погрязла в уныние и печаль, а давящая на уши тишина осела ощутимо и плотно на близлежащие окрестности. И не было слышно ничего, кроме слабого потрескивания подброшенного хвороста в маленький костерок под одной из ветвистых громад здешнего леса.
Мелькал во тьме слабый огонёк, нервно дрыгающийся. Языки пламени колебались, хотя и сквозняка не было. Искры маленькими группами вздымались вверх, и уже на уровне макушки головы они растворялись в тёмной небесной бездне.
Конь угрюмо опустил морду, жуя бесцветную траву под своими копытами. Он был привязан к стволу дерева в шаге в стороне от горящего костерка. Нервно махнув хвостом, жеребец поднял голову, всмотрелся куда-то во мрак. Что он увидел там, в тёмной бездне? Что почуял? Это неизвестно. Но после мимолётного пялящего в никуда взгляда он вновь опустил морду, зачерпнул в пасть комок желтоватой травы и начал чавкать.
Наёмник молча ломал веточку за веточкой и кидал её в эпицентр пламени. Откинувшись на толстый и шершавый ствол, он слабо вздохнул, потёр челюсть ладонью в перчатке. Ничего говорить не хотелось, не хотелось нарушать царившее здесь молчание. Мрачное и нагнетающее опасность. Но наёмника это не колыхало, не было в нём ни тревоги, ни страха. Ровно как ничего не было видно за границей вокруг небольшого кострового света.
Была только какая-то неопределимая тоска. Душа упала в холодное море и сердце как-то странно сжималось, не то от сожаления, не то от разочарования. Лицо мужчины выдавало его внутреннее состояние. Без того худое и изнеможённое, оно покрылось мрачными тенями.