Летопись мужества
Шрифт:
Я снова его спрашиваю: «Зачем?» Я хочу понять, зачем этот человек разрушал дома, убивал детей. Но он, зевая, отвечает: «Я не люблю философствовать». Я думаю, что, если ефрейтора Бекера посадить в зоологический сад и надписать «Homo sapiens», никто из посетителей не поверит, что перед ним - человек.
22 сентября 1941 года
Прошло три месяца… Мы пережили много тяжелого. Враг захватил области, города, столицу Украины - Киев. Враг подошел к пригородам Ленинграда. Враг окружил Одессу. Враг рвется к Ростову. Несмотря на наш успех под Ельней,
Ночью заморозки, и на пороге зимы Гитлер торопится.
Мы глядим правде в глаза. Когда мы теперь говорим: «Победа будет за нами», - это не слепая вера, это уверенность.
Леса березовых крестов выросли на наших полях - это немецкие могилы. Среди пленных попадаются и подростки и сорокапятилетние. Мы находим среди них уроженцев Баната, Трансильвании, польского генерал-губернаторства. Качественный уровень германской армии понизился. Солдаты смущены: они ждали быстрой развязки. Они не думали о зимней кампании. Думал ли о зимней кампании Гитлер?
Немецкий тыл нервничает - об этом говорят сотни писем. В июле колебались сорокалетние. Теперь начинают сомневаться и тридцатилетние. Гитлеру слепо верят только молодые, вошедшие в жизнь после 1933 года.
Наши бойцы выросли за эти месяцы. Они привыкли к немецким танкам, разгадали язык немецких «кукушек». Красноармейцы заметили, что немцы боятся ночных атак, и часто в кромешной тьме осенней полуночи они бросаются на немцев.
Партизаны - большая сила. Один отряд теперь связан с другим. Они связаны с Красной Армией. В августе партизаны были для немцев чесоткой, в сентябре они стали язвами.
Идут осенние дожди. Дороги размыты. Немецкие передовые части находятся на огромном расстоянии от своих баз. Теперь рано темнеет, а в темноте немцы не ездят по дорогам - боятся партизан. В снабжении германской армии все чувствительней и чувствительней перебои. В секретном приказе германского полковника Кресса (из группы Клейста, действующей в районе Днепра) имеется ряд ценных признаний: «Наши коммуникации значительно удлинились. Каждый патрон должен быть доставлен сначала по железной дороге, затем автотранспортом, наконец на повозках. Поэтому необходимо соблюдать спокойствие, не тратить зря боеприпасов. Мы будем испытывать недостаток горючего и провианта. Норма хлеба уже доведена до трехсот граммов, нет сахара и масла. Поэтому надлежит крайне экономно расходовать продовольствие, захваченное 1-й горнострелковой дивизией».
Я много ездил по стране в течение этого месяца. Повсюду видишь свежие части. Железнодорожники показывают высокий пример героизма. Неприятельской авиации не удалось дезорганизовать транспорт. В Москве вдоволь продовольствия. Армия питается хорошо. Военные заводы работают без остановки.
Мне пришлось побывать на крупном военном заводе. Рабочие просили меня рассказать о фронте. Для беседы они вырвали час из обеденного перерыва. Они с гордостью рассказали, что с 22 июня у них не было ни одного выходного дня и что наша встреча - это для них «первый отдых».
А инженер, начальник цеха, с 22 июня не ночевал ни разу дома. Так работают миллионы наших людей.
Все живут одним - фронтом, ждут одного - сводки. Народ понял, что дело идет об его жизни и смерти, о самом существовании России, и народ пошел на все жертвы. Он взорвал плотину Днепрогэса с тем же спокойным самоотречением, с которым наши колхозники сжигали свои хаты, когда к их деревне подходили немцы. Сила сопротивления
Мало кто догадывается за границей о моральной и телесной крепости советского человека. Русские всегда любили театр, и наш театр славился во всем мире. Но в жизни русские лишены театральности. Наши ораторы не злоупотребляют пафосом. Героизм наших людей неприметен: он естествен, в нем нет приподнятости, аффекта, позы. Бойцы, совершившие подвиги, не понимают, почему их поздравляют, - для них это естественные поступки. Героическая защита родины для нашего народа - это нечто простое, понятное, не требующее лишних слов. И здесь залог нашей победы.
27 сентября 1941 года
Я родился в Киеве на Горбатой улице. Ее тогда звали Институтской. Неистребима привязанность человека к тому месту, где он родился. Я прежде редко вспоминал о Киеве. Теперь он перед моими глазами: сады над Днепром, крутые улицы, липы, веселая толпа на Крещатике.
Киев звали «матерью русских городов». Это - колыбель нашей культуры. Когда предки гитлеровцев еще бродили в лесах, кутаясь в звериные шкуры, по всему миру гремела слава Киева. В Киеве родились понятия права. В Киеве расцвело изумительное искусство - язык Эллады дошел до славян, его не смогла исказить Византия. Теперь гитлеровские выскочки, самозванцы топчут древние камни. По городу Ярослава Мудрого шатаются пьяные эсэсовцы. В школах Киева стоят жеребцы-ефрейторы. В музеях Киева кутят погромщики.
Светлый пышный Киев издавна манил дикарей. Его много раз разоряли. Его жгли. Он воскресал. Давно забыты имена его случайных поработителей, но бессмертно имя Киева.
Здесь были кровью скреплены судьба Украины и судьба России. И теперь горе украинского народа - горе всех советских людей. В избах Сибири и в саклях Кавказа женщины с тоской думают о городе-красавце.
Я был в Киеве этой весной. Я не узнал родного города. На окраинах выросли новые кварталы. Липки стали одним цветущим садом. В университете дети пастухов сжимали циркуль и колбы - перед ними открывался мир, как открываются поля, когда смотришь вниз с крутого берега Днепра.
Настанет день, и мы узнаем изумительную эпопею защитников Киева. Каждый камень будет памятником героям. Ополченцы сражались рядом с красноармейцами, и до последней минуты летели в немецкие танки гранаты, бутылки с горючим. В самом сердце Киева, на углу Крещатика и улицы Шевченко, гранаты впились в немецкую колонну. Настанет день, и мы узнаем, как много сделали для защиты родины защитники Киева. Мы скажем тогда: они проиграли сражение, но они помогли народу выиграть войну.
В 1318 году немцы тоже гарцевали по Крещатику. Их офицеры вешали непокорных и обжирались в паштетных. Вскоре им пришлось убраться восвояси. Я помню, как они убегали по Бибикозскому бульвару. Они унесли свои кости. Их дети, которые снова пришли в Киев, не унесут и костей.