Летопись
Шрифт:
Небрежно помахивая порнографическим журнальчиком, Хряков походкой светского льва двигался по палубе вышеупомянутого парохода. Князь был бледен и решителен. На его галантно отставленном локте висела цыганская звезда Гандон, томно жмурясь от блеска океана и предвкушаемых удовольствий. По трапу на борт поднимались последние пассажиры. Среди них выделялась беременная басурманка в молочно-белом бурнусе до пят. Сквозь волосяную паранджу неверно блестели раскосые глаза Ван-Ю-Ли. Китаец успел настолько освоиться с ролью, словно так
Хряков, насколько ему позволяла девица Гандон, отдыхал душой и телом. Покусывая отрастающий ус, он гулял по обширной палубе, наслаждаясь положением действительно богатого человека. Пароход шел в Индию; там у князя должна была произойти пересадка на почтовый экспресс до Одессы.
– Салям алейкум!
– приветствовал князя, как равного, встречаясь с ним на палубе, персидский бек из Хорремшехра.
– Гамарджоба, генацвале!
– отвечал ему Хряков, не будучи силен в арабском.
– А не выпить ли нам водочки?
Прекрасно понимая друг друга, мусульманин и атеист отправлялись в бар, сопровождаемые Джипси и замаскированным Ван-Ю-Ли.
– Котик!
– ворковала Джипси, прижимаясь к Хрякову, - котик, твоя кошечка хочет чего-нибудь сладенького!
– Водки!
– заказывал князь.
– Клико урожая тридцать второго года, балык, икра, пирожные! Шашлык для моего друга - три порции. Уха стерляжья. Расстегаи. Настоящий черный хлеб. Даме фрукты!
– Люля-кебаб, - вторил ему бек, - халва, щербет, мороженое! Фаршированный павлин! Позволь, дорогой, я угощаю!
Что бы ни говорили, ничто не сближает мужчин быстрее, чем совместная выпивка. Где-то к обеду разгоряченный Хряков ловил бека за уши и начинал целовать, а тот плакал и уговаривал Константина Ильича продать ему Джипси в гарем.
– Кунак!
– стонал он.
– Коня дам, ружье дам! Кинжал подарю! Визирем будешь! Золота сколько хочешь! Обрезание чик-чик, совсем не больно! Дай Джипси, дорогой!
– А этого, батоно, не хошь?!
– складывал кукиш Иван Ильич.
– Хрен тебе обрезание! Русские не продаются!
– Какая она русские?!
– кричал бек.
– Она в гарем хочет! Скажи, женщина!
Джипси томно улыбалась и строила беку глазки. Она никак не могла выбрать, чье состояние больше, и неопределенность положения действовала ей на нервы. Ван-Ю-Ли в углу сверкал глазами через паранджу и невозмутимо пил молоко.
– Сколько их у тебя в гареме, Ибрагим?
– спросил однажды Хряков перса.
– Если не секрет, конечно.
– Двенадцать, уважаемый, - ответил бек.
– Зухра, Зульфия, Фатима..
– И Гюльчатай, - задумчиво закончил Хряков.
– Вот что, подарю я тебе тринадцатую, так и быть. Не прыгай, сиди спокойно! Речь идет не про Джипси. Тут по случаю купил я одну!
– и дальнейшее он прошептал на ухо персиянину так тихо, что даже бдительный китаец ничего не услышал.
– О бриллиант моей души! Благодарю, дорогой!
– улыбнулся бек.
– Ах, как жаль, что ты не правоверный! Аллах да продлит твои дни! А Джипси твоей позволь, я подарю!
– с этими словами бек протянул ей массивное золотое кольцо с огромным капским рубином. Забегая вперед, скажем, что именно это кольцо, похоже, и определило выбор цыганки!
Наконец на горизонте показался берег благословенной Индии.
– Мангалуру! Подходим к Мангалуру! Стоянка в порту двое суток! звонко кричал бой-стюард.
– Желающие обменять валюту на рупии могут обратиться к капитану!
Хряков наблюдал, как к переодетому Ван-Ю-Ли быстро подошли два здоровенных евнуха, накинули на него мешок и сноровисто спеленали его по рукам и ногам. Бедный китаец не успел даже пискнуть, как его уже готовили к выгрузке вместе со всем скарбом правоверного бека.
– Что же, Ли-джан, желаю тебе счастья с новым мужем, - криво ухмыльнулся Хряков и повернулся к Джипси.
– Я думаю, он здорово удивится, правда, дорогая? Вернее, они оба удивятся.
Однако Джипси вдруг выдернула руку.
– Прости, котик, - холодно сказала она.
– Но нам придется расстаться. Это судьба! Она зовет меня, она велит мне следовать за ним! Прощай, я буду помнить тебя всю жизнь! Если, конечно, это тебя утешит. Пока!
И проклятая цыганка, покачивая бедрами, направилась к победно улыбающемуся персиянину!
– Вай, не грусти, что такое женщина!
– сквозь шум в ушах донеслось до Константина Ильича.
– Прости ее, дорогой!
Ошеломленный Хряков вдруг понял, что офицером российской армии он был слишком давно, и груз лет не так-то легко сбросить; он съежился, ссутулился и отошел в сторону - никому не нужный старикашка с неуемными амбициями и вдребезги разбитым сердцем. Вытащив из кармана свой верный револьвер, он приставил дуло к виску и спустил курок.
Надо все же отдать должное азиатской предусмотрительности Ван-Ю-Ли: патронов в барабане не было. Хряков, вновь превратившийся в Курочкина, плюнул и, размахнувшись, выбросил пистолет в море.
Закусив губу, надрываясь, Иван Христофорович выволок на палубу запасной кормовой якорь. Привязав его за шею подтяжками, Курочкин последний раз обвел взглядом рейд, налетевших чаек, снующих пассажиров и столкнул якорь за борт. Оказалось, что дно в этом месте было совсем рядом - каких-нибудь тридцать метров. Курочкин последний раз открыл глаза - и чуть не захлебнулся от удивления. Перед ним на дне лежал обросший водорослями переломленный пополам старинный парусный корабль. На борту, крытом позеленевшим медным листом, можно было рассмотреть русскую вязь: