Летописцы Победы
Шрифт:
— Самолеты, — ответил Федоров спокойным тоном.
Вдруг одна из немецких машин подпрыгнула в воздухе. Подпрыгнула, перевернулась и медленно пошла к земле. Кто подбил этот самолет, Кузнецов не видел, но, вероятно, был уверен, что это дело рук сержанта, Ивана Васильевича. Кузнецов быстро повернулся, бегом побежал в свою стрелковую ячейку, занял свое место. Я понял, что судьба послала мне наглядный и скоротечный пример формирования воинской психологии, и посмотрел на Кузнецова с нежностью.
Между тем бой земли и неба продолжался. Бомбовозы со свастикой еще несколько раз заходили то с запада, то с востока. Но вскоре появились наши истребители, завязались воздушные бои, они переместились
Капитан Шапошников и группа командиров обходят участок батальона. В районе его расположения видны несколько воронок от взорвавшихся бомб. Много воронок обнаружено в тылу и, пожалуй, больше всего — за передним краем нашей обороны. Здесь артиллерийский и пехотный огонь был особенно интенсивен, и поэтому вражеские самолеты сбрасывали бомбовый груз, не доходя до цели. Немцам не удалось разбить ни одного блиндажа или дзота. Убитых не было, раненых — трое. Потери немцев — два самолета. Вот это и есть оборона, оборудованная по всем правилам фортификации! Хорош бы я был, застань меня этот налет в открытом поле!
Главное, как я узнал потом в штабе дивизии, у немцев сорвалась атака наземных частей. Позднее было установлено: противник хотел отбить у нас первую линию траншей. Воздушный налет был началом атаки. Но сама атака не состоялась, поскольку советский огонь разжал авиационный кулак, занесенный над нами в облаках.
А теперь, в заключение, хочу рассказать кое-что из своих сокровенных ощущений в первый период войны. Военное честолюбие не возбраняется. Боевые награды для того и существуют, чтобы люди на войне стремились заслужить орден или медаль. Нет-нет, а мелькала и у меня такая дальняя мыслишка. Особенно в ту пору, когда редакция поручила мне исследовать проблему традиций русского офицерства и написать для газеты серию военно-исторических очерков на эту тему. Сказать по правде, нравилась мне медаль «За отвагу»…
Собирал я материал о наградах — прошлых и настоящих — и думал: не вытянуть мне ни на одну из них. Конечно, речь и не шла о реальной награде, о ней я и не смел мечтать в то время. Думаю, что многие из нас, военных литераторов, испытывали чувство какой-то виноватости, что ли, — не найду подходящего слова — перед пехотинцем, который постоянно, круглосуточно нес на себе все тяготы войны. Я просто прикидывал свое поведение на фронте: дескать, как оно, тянет ли хоть на какое-либо одобрение?
А когда прочел статут ордена Славы, то понял окончательно: нет, не светит мне ничего… На передовую мы, спецкоры, выезжали часто, бывали там и под огнем, и мало ли какие случайности происходят на дорогах, в ближнем тылу, под артналетом или авиабомбежкой, но все же в атаку не ходили.
Редко на чью-то долю выпадал такой жребий, когда надо было во что бы то ни стало заменить в бою убитого командира и вести в бой роту, батальон. Так поступили в трудную минуту жизни наши коллеги Сережа Борзенко, Леша Коробов… Но такое было делом исключительным. Нет, не светит мне!
Но что-то я зарапортовался. Пишу об ощущениях и, кажется, весьма точно, а факты путаю. Ведь еще в сорок втором году я получил на грудь первую свою награду. Правда, не за действия на фронте. В конце того года летал я через линию фронта, выполнял задание командования. Вот за то и дали мне медаль «Партизану Отечественной войны». Потом пришли и другие награды. А медаль «За отвагу» я не получил. Не за что было ее получать.
Мы вдоволь, досыта хлебнули военной страды и, естественно, не хотим другой. Но в конце семидесятых годов из США донесся рев милитаристских труб. Белый дом открыто заговорил о новой войне. На этот раз ядерной.
С тех пор как прозвучал последний мушкетный выстрел в Пенсильвании во время гражданской войны 1801–1835 годов, на территории этой страны не велись военные действия. Американцы, как видно, плохо представляют себе, что такое чужой огонь на своей земле, а тем более современный ядерный удар. По страницам их газет, журналов и даже комиксов кочуют изображения невинного гриба, внешне не более опасного, чем гриб мухомор. Хочешь — сорви и брось, хочешь — пройди мимо… Правители США пытаются приучить к нему людей, объявить его съедобным и внушить людям лживую мысль, будто атомная война может быть «ограниченной».
А кроме того, кто-то там думает и на ней заработать. И кто-то полагает, что она может стать дуэлью между Западной Европой и СССР. Одним словом, хотят попробовать… Мы, как люди более опытные в военном деле — этого у нас отнять нельзя, хотя тот опыт был нам навязан, — можем сказать: «Лучше не надо!»
Давно установлено: технический и стратегический облик данной войны определяется характером ее вооружения. «Ограниченность» в ядерной войне не закодирована. Не будет так, что в обход заокеанской державы другим подадут ядовитые атомные грибы, а она тем временем проглотит, скажем, Ближний Восток, да еще оглянется вокруг: «Чем бы закусить?» Так не будет.
Кайзеру Вильгельму не помогла в свое время «Большая Берта» — гигантская пушка, чьи снаряды из дальнего далека достигали Парижа. Гитлеру не помогли его танковые клинья, ревуны на пикировщиках, боевая выучка вермахта. А ведь как были уверены и тот и другой в своей способности покорить мир. Но на их силу нашлась другая сила, на яд — противоядие.
Конечно, ядерная боеголовка — это не старый орудийный заряд, но и на нее есть ответная мощь, не менее грозная. И какой бы дубинкой нам ни грозили, мы, раз такое дело, поднатужимся, вырежем, обстругаем себе такую же, по крайней мере ничем не хуже. Ведь это же Советский Союз! Его так просто не возьмешь. Он постоит стеной и за себя, и за своих друзей.
Вот какие размышления приходят на ум участнику Отечественной войны, когда он думает о событиях современности. У нашего прошлого долгое эхо.
Время идет… Старичков уже не осталось в редакции: другие люди работают в «Красной звезде». Так и должно быть. Не раз спорили мы: когда труднее делать газету — в мирное или военное время? Хорошую газету — всегда трудно!
Газету можно любить, как человека. А что? У каждой есть свое лицо, свой характер. «Правду» не спутаешь с «Известиями», а «Известия» — с «Советской Россией»… У каждой свой облик. Я различаю, узнаю их, даже не глядя на название, даже если она сложена вчетверо на коленях у соседа в вагоне метро и я вижу только ее уголок. Узнаю по манере верстки, по шрифту, характеру заголовков. Лицо газеты может быть гневным, радостным, потрясенным или спокойным.
«Красная звезда» всегда уверенно-спокойна. В газетном мире она представляет Вооруженные Силы.
Помню, в конце сороковых годов я слушал в парке ЦДСА выступление оркестра Утесова, еще молодого тогда и любимого всеми, веселого Леонида Утесова. Пошел я в концерт с группой старых товарищей-краснозвездовцев. В зале преимущественно военная публика. Было это в разгар «холодной войны». Соединенные Штаты грозили нам и горячей. Им не терпелось попробовать, у них была атомная бомба.
А Утесов пел, подмигивая зрителям: «Есть, конечно, и у нас некий боевой припас, бьет он прямо между глаз, вроде атомный фугас…» Артист, разумеется, не владел военными тайнами и, понятное дело, не знал, что в это время шла к концу атомная монополия США. Немудреная его песенка отражала общую нашу веру: партия знает, куда и как вести наше великое дело. Советский народ не оставит свою армию без оружия, способного надежно защитить Отечество.