Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник)
Шрифт:
Среди прославленных и легендарных приграничных маньчжурских сопок, в распадке над широким, чистым ручьем затаился потемневший от времени, но крепкий рубленый дом, построенный по образцу сибирскому, но не китайскому. Судя по тому, с каким хозяйским видом Черныш каждый раз оглядывал это строение, не оставалось сомнений, что он приложил руку к постройке дома. В доме жил смотритель здешних мест, то есть что-то вроде егеря или лесника, по имени Сян Линь. Но, возможно, это было дружеское прозвище или корпоративная кличка, а не имя, Олег не очень понял.
Черныш был странным контрабандистом. Весьма похоже, что за кордон он ходил не столько по делам или ради заработка (потому что хабар был не всегда), сколько в гости с подарками. И его в свою очередь одаривали всякими полезными вещами. А для сбыта по эту сторону границы он получал обыкновенно мелкую электро-и радиотехнику гонконгского и южнокорейского, а иногда даже и японского производства – электронные часы, крошечные радиоприемники с невиданным диапазоном приема, переговорные устройства, маленькие переносные телевизоры, портативные магнитофончики, тостеры, миксеры и всякие приятные канцелярские мелочи вроде авторучек с плавающими фигурками, прозрачного скотча, блокнотиков с голографическими обложками, пластиковых конвертиков, фломастеров и прочих конторских радостей. Вещички из подарочных, которые не пригождались самому Чернышу, он вместе с контрабандным хабаром отправлял в Читу с подружкой своей старинной и соседкой лихореченской Люаной Соевной.
Маленькая, сморщенная Люана Соевна до того была раскосой и косноязычной, что Олег почти не сомневался в том, что вовсе она не Соевна, а Цоевна, и не Люана, а какая-нибудь Лю Хань или Лю Чань, что ли. Хотя замашки у нее были вполне российские. И легка была Соевна на подъем, как перекати-поле, и торговаться умела великолепно, и лаяться, если что не по ней или если считала, что власть предержащие в лице лихореченского участкового или мелкого пограничного начальства суют нос не в свое дело. Вот кому, например, какое дело, что она закупает по разным аптекам огромное количество дешевых лекарств из самых ходовых – аспирин, валидол и прочих? Может, самой надо. Может, у нее организм требует. Разве она водку пьет или вино?
Между прочим, и водка, и портвейн в небольших количествах (ну сколько их унесешь по узким крутым тропинкам?) тоже переправлялись на ту сторону. И закупала бутылки опять же Люана Соевна, занимавшая очередь в магазин задолго до одиннадцати часов вместе с самыми отъявленными алкашами, с пяти-шести утра маявшимися похмельем, а потому раздражительными по мелочам и злобно драчливыми. За искрометность характера и умение постоять на своем Люана Соевна получила в этой среде уважительное и несколько старомодное прозвище «Шимоза». И все ей сходило с рук, старой оторве. Она же отправляла большую часть прибыли Олега Инне, за что также имела денежку, чертова коммерсантка. За денежку же она и обстирывала Олега и Черныша.
Только вот их зарубежного партнера по контрабандному бизнесу Соевна терпеть не могла, просто на дух не переносила и отзывалась о нем, мягко говоря, недипломатично:
– Хленов китаеза, длянь пелвостатейная, надувало, сталый хлыч, дельмец! Лисоед!
– Кто?! – поразился Олег, еще не до конца изучивший особенности дикции Соевны.
– Лисоед. Как есть ли-со-ед! Все китайцы лис едят, ты не знал, что ли?
– А, рис! – догадывался Олег. – Соевна, что с того? Ты ведь тоже рис ешь.
– Лис! Я же не только лис ем, я и макалоны ем, и калтошку, и капусту, и огулцы соленые, и кашу, и кулицу, и яйца. А он лис, и все. Лисоед! Потому и импотент.
– Соевна! Умрешь с тобой! – не сдержавшись, расхохотался Олег. – С чего ты взяла, что он импотент? Ты ж его даже никогда не видела. И какая тебе-то разница?
– А вот видела! Была у него с Челнышом. Так он ночью, Сунь Хунь эфтот, жениться полез, водки нажлавшись. А женилка-то у него – тьфу! И еще тли лаза тьфу! Мне, как женщине, обидно. Я лазохотимшись после водочки была, лазлакомимшись…
– Это когда же было, Соевна? – раскисал от смеха Олег.
– Да слазу после войны, вот когда. Мне еще и солока лет не было. Молодуха! Самый сок. А он, Дунь Плюнь эфтот, удовлетволил. Ну-у, удовлетволил, век не забуду! И что ты лжешь?
– Соевна, в чем я тебе лгу?
– Да не лжешь, а лжешь! Как желебец – и-и-го-го! Вот не буду тебе полтки стилать, заластай глязью!
– Сам постираю, Соевна.
– Угу. И денежки своей благовелной сам посылать будешь, суплужник беглый. Гелой из телевизола. Дождешься у меня!
– Ладно, Соевна. Не будем ссориться. Что ты ругаешься?
– Я не лугаюсь, не лугаюсь я! Я учу! Чтобы ты сначала думал, дулень молодой, а потом над силотой смеялся! – пускала слезу Соевна и утирала ее уголком ситцевого фартука.
Такие вот бывают сироты, и Соевне частенько, должно быть, икалось, поскольку Черныш с Олегом не раз перемывали ей косточки, потому как была Соевна к тому же и на руку нечиста.
Было еще одно занятие у Черныша, которое он, похоже, считал исключительно делом чести. Он носил письма и денег за это не брал. Сначала покупались советские конверты, доставлялись Сянь Линю. Потом кто-то, кого не знал ни Олег, ни Черныш, доставлял конверты с сине-красными косыми штришками по периметру в Харбин, и там письма и писались. Писались по-русски. Кем? Разными людьми. Олег читал их фамилии с выдуманными, а вернее, тщательно подобранными Чернышом обратными адресами. И письма эти, числом десятка в два, рассылались в соответствии с обратными адресами из Читы, или из Забайкальска, или из Сретенска, или из других городов, небольших, но и не совсем маленьких, где все друг друга поголовно знали.
Олег сознавал, что по сравнению с контрабандой полезных в хозяйстве штучек такая деятельность, как письмоношество через границу, гораздо более опасна, если засекут и вычислят. Особенно если имеет место шпионаж, переправка инструкций с той стороны и отчеты с нашей, о чем Черныш мог и не подозревать. И Олег подступил к Чернышу с осторожными расспросами.
– Дед, – спросил он как-то раз, когда они возвращались с пачкой запечатанных конвертов и уже довольно далеко отошли от границы, – дед, а что за письма-то?
– Обычные. Родственникам, – лаконично ответил Черныш. – В Харбине, в Шанхае много наших осело после семнадцатого года. Ну, из тех, что осели, какие-то (да большинство!) померли уже, так их дети, внуки, которые родство помнят, пишут. Отсюда тоже родственники пишут. Отчего не писать? Так, напрямую, по почте связываться, сам понимаешь, и той и другой стороне – только неприятности наживать. Ну, а по-хитрому, контрабандой, с нашей помощью не в пример вольготнее.
– По-моему, так еще рискованнее, – предположил Олег, легко перепрыгивая с одного скользкого камня на другой посредине неширокого ручья. – Нас тоже могут перехватить.