Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник)
Шрифт:
– Взяла и приехала! Не все при корове сидеть. Корову оставила я на Дусю-соседку и к вам с яблоками, с картошкой. Из сеней, картошка-то. Не помороженная. Айда чистить, ребятушки!
И захлопотала старая василеостровская квартира, всполошилась. Настин крепкий яблочный дух побежал по ней, разметал пыльную, свалявшуюся по углам шелупонь горьких воспоминаний, возмутил и возбудил Кота, и тот, почувствовав зов природы, принялся азартно вылизываться, дабы, случись здесь сейчас дама кошачьего роду, не ударить мордой в грязь.
Аврора раздала ножи, и все уселись над большим эмалированным ведром и взялись чистить картошку, доставая ее из мешка, а чищеную бросали в тазик с холодной водой. И за разговорами начистили столько, что вода вышла из берегов, а над ее поверхностью возвышалась картофельная горка.
– Ах, ты! – подосадовал Михаил Александрович, когда очередная картофелина, не удержавшись в горке, покатилась под стол. – И куда такую прорву начистили? Кто есть-то будет? Мы трое? Лопнем.
– А нос не вешай, Мишка! Вдруг да будет кому есть? Вот ты меня ждал? Не ждал. Нежданная явилась. Считай, протоптала дорожку. А по дорожке-то, по протоптанной, гости и пожалуют. Вот помяни мое слово! Если пожалуют, с тебя самые лучшие духи. Приеду в свои Большие Калоши надушенная. То-то моя Рамона удивится! Корова-то моя, Рамона. А не телефон ли, Аврора, звонит?
Телефон звонил, заливался, и Аврора поспешила на вызов.
– Вадик! – с полуслова узнала она сына. И Михаил Александрович прислушался, насторожился и над картошкой замер, переняв манеру у Кота: тот всегда сначала замирал и слушал, а потом делал выводы и потому редко бывал разочарован. И Настя тоже прислушалась, открыв рот, и косила голубеньким глазом на Михаила Александровича – рад тот или не рад звонку сына.
– Спасибо, Вадик! – слышалось из гостиной. – Мы тебя тоже поздравляем с наступающим. И ждем. Как ты можешь так говорить? Как ты можешь помешать? Еще нам не хватало спать ложиться в Новый год! К нам! К нам! Ждем тебя. Чтобы обязательно был. Да, пожалуйста! С кем угодно!
– Вадька, – кивнул Михаил Александрович, когда супруга вернулась на кухню. – И что же? Весь в делах, по обыкновению? – сдерживая нетерпение и неловко нахлобучив маску равнодушия, спросил он.
– Поздравлял. Просил, дурачок, разрешения приехать. Приедет и не один. Вот тебе отчет, Миша, – торжествующе отчиталась Аврора Францевна.
– Не один. С Оксаной, наверное, – сдержанно произнес Михаил Александрович, который невестку, мягко говоря, недолюбливал, но спрятал счастливые глаза, предвкушая встречу с приемным сыном, любимым когда-то чуть не более родного Олега.
– Он не сказал с кем, – рассеянно произнесла Аврора Францевна. – Ох, что-то он там опять наколобродил… Но такой веселый!
– Будут мне духи, Мишка! – притопнула Настя. А телефон вновь зазвонил, как-то по-особому, солидно и официально, и Аврора Францевна развернулась и быстро-быстро посеменила к аппарату.
– Алло! С кем имею честь? – полная предвкушений, спросила она. И волновалась, волновалась, прижимая ладонь к груди.
– Квартира Луниных? – прозвучал приятный женский голос. – Аврора Францевна, не так ли?
– Да-да, – подтвердила Аврора Францевна, задержала дыхание и даже покрылась легкой испариной, так ждала кого-то дорогого в этот волшебный вечер.
– Ирина Стрельцова. С телевидения. Включите пятый канал, для вас и Михаила Александровича сюрприз и новогоднее поздравление. С наступающим вас Новым годом, Аврора Францевна! Счастья вам и здоровья!
– Миша! Настя! – всполошилась Аврора Францевна. – Нам велели смотреть телевизор! Идите скорее!
О, как долго тянулись секунды, пока нагревался старенький телевизор! Аврора Францевна теребила свитерок, Михаил Александрович ворчал: «Розыгрыш! Глупый розыгрыш! Ничего более», – а Настя основательно, будто курочка-несушка на гнезде, устроилась на диване и, склонив голову набок, правым глазом, что видел получше, строго поглядывала на экран.
– …следние десять лет, – зазвучал, слава богу, телеагрегат, а затем и показал бодрую физиономию репортера, выдыхающего густой, как из чайника, пар, – …следние десять лет академик Вампилов проживает в Калифорнии. И вот наконец долгожданное возвращение прославленного ученого на родину…
– Ох, ты! – завертелся Михаил Александрович. – Генка! Неужели Генка?! Академик хренов!
Неизвестно, чего ждала и отчего так волновалась Аврора Францевна (она и сама не решилась бы определить причину своего волнения), неизвестно, чего она ждала, но была она разочарована, хотя и солидарна с мужем в радости. Еще бы не была! Вот он, Гена Вампилов, последний из оставшихся в живых друзей, однополчанин и Мишин наперсник в те далекие военные годы. Гена, академик, физик, одна из сверхзвезд на небосклоне современной науки. Не появлялся он годы и годы. И жив, жив! И это замечательно. Из Калифорнии прилетел, надо же.
– …на родину, – бездумным пулеметом тарахтел репортер и сжимал в руке толстенький микрофон. – Не расскажете ли нам о цели вашего приезда, Геннадий Николаевич? Ваш приезд связан с профессиональной деятельностью?
Вот и Гена, веселый, розовощекий, маленький, юркий и поджарый, как левретка, округлил глаза в экран и улыбается, явив изумительной красоты зубной протез. Вот у Миши протез так себе, грубоват, отметила про себя Аврора Францевна; а она хотя и сохранила почти все свои зубы, но зубы у нее уже не той снежной белизны, что были прежде, не сияют более, а на верхнем резце маленькая щербинка. Годы, годы! И глаза у нее больше не сапфирные от счастья, а цвета линялого декабрьского небушка… А у Гены мутно-водянистые, совсем овсяный киселек, но умные и веселые. Всегда был шпаной, академик!
– …связан с профессиональной деятельностью? – повернулся к Геннадию Николаевичу репортер и протянул к нему руку с микрофоном.
– С профессиональной деятельностью?! – изобразил несказанное удивление Геннадий Николаевич. – Что вы, юноша! Какая там профессиональная деятельность! Под Новый год только одна деятельность может быть – коньячок пить. А потом шампанское под бой курантов. А потом опять коньячок. Я вас не шокирую? Не сочтете мое заявление пропагандой алкоголя?
– Так, значит, вы приехали…
– Соскучился по снегу, приехал потоптать. И навестить однополчанина, Мишку Лунина. И с ним – коньячку… Мишка, слышишь меня?! – Голос академика хрипловато дребезжал, точь-в-точь их дверной звонок.
– Слышу, – пробормотал Михаил Александрович. Он совсем расчувствовался, почти расклеился, хмурил брови и улыбался одновременно. И стучал кулаком по подлокотнику дивана. – Слышу, Генка, старый черт!
– Сам старый черт, – отбрил вдруг академик. – Коньячок-то готовь, встречай гостя!
– Аврорушка, как у нас с коньяком? – обратился к супруге Михаил Александрович. – Не осталось ли?