Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник)
Шрифт:
– Я обещала своим старичкам, что отпраздную вместе с ними. Они тут, были на концерте. Олег… – набрала в грудь воздуху Светлана, чтобы нырнуть и… наверное, никогда не выплыть.
– Отлично, – перебил Олег Михайлович, – тогда встречаем здесь, да и дело с концом. Вот и познакомишь меня с ними.
– Олег… – волновалась Светлана до судорог в икроножных мышцах, она задыхалась, захлебывалась вдруг сгустившимся воздухом, просто тонула. – Олег, понимаешь, они уже собираются домой. Я еду с ними, и Яша тоже. Он ведь мой племянник.
– Ты меня, что, прогоняешь? – не понял Олег Михайлович.
– Вовсе нет, Олег. Я бы хотела, чтобы ты поехал с нами, домой. Все были бы очень рады, просто счастливы, если ты поедешь. – Голос у нее дрожал, а пальцы ломали стебли сквозь целлофан.
– Ну и о чем разговор? Что ты так волнуешься? Конечно, поеду. Не мальчик же я, чтобы робеть перед родителями любимой женщины. А потом можно и к «Палкину», если захочешь.
– Прекрасно, – обреченно произнесла Светлана, выпрямилась, бросила замученные букеты на подоконник и взяла Олега Михайловича под руку. – Идем.
В фойе вертелась ряженая Настя, от которой шарахались, чтобы не зашибла. Она оглядывала себя во всех зеркалах и закрывала обзор своей необъятностью. Поэтому Олег Михайлович увидел родителей лишь тогда, когда, деликатно отодвинув Настю, столкнулся с ними нос к носу. И оторопел, узнавая и не веря себе. Он ошеломленно оглянулся на Светлану, которая накрепко вцепилась в его локоть, зажмурилась со страху и склонила голову в сторону от него.
– Олег, – жалобно спросила она через секунду, не открывая глаз, – уже все? Казнить, нельзя помиловать или как? Тетя Аврора, дядя Миша? Ну все уже? Я сейчас умру, – пищала Светлана.
– Казню, – пообещал Олег Михайлович, едва шевеля губами. – Казню, шкуру спущу и чучело набью… Мама. Отец. Светка, отцепись, лисье отродье! Мама… Папа. Это я.
– Олежка! Олежка, я так и знала! Я знала, что сегодня что-то сбудется, – прижималась к нему Аврора Францевна. – Миша! – велела она мужу. – Миша! Если ты сейчас…
– Ну уж, – молвил Михаил Александрович, глядя то в пол, то на сына, – ну уж! – И шагнул вперед на четверть шажка, потом на полшажка, потом сделал целых два – чтобы обниматься, неловко с отвычки, угловато, как богомол.
– Ну и дела! – восхитился подоспевший к моменту объятий Яша. – Тетя Света, это кто, мой дядюшка? – спросил он у Светланы, которая прижимала к горящим щекам кулаки.
– Дядюшка, – мутным голосом ответила Светлана. – Он из меня лисье чучело сделает. Чтобы любоваться. А я-то надеялась, что не сделает.
– Ерунда, – уверил ее Яша. – Не сделает. Это он от любви так сказал. Тетя Света, это ничего, что я тоже кое-кого пригласил?
А в недальнем уголку фойе двое козлобородых грели в дланях коньяк и ловили носом светские новости.
– Вы только посмотрите, Марат Адольфович, – верещал один, кивая на взбудораженных всепрощающей встречей Луниных.
– Вижу-с, Платон Маркович, – отвечал другой.
– Не к деньгам ли, Марат Адольфович?
– А вот фиг-с, Платон Маркович, дурной вы психолог. Не тот случай, чтобы к деньгам.
– Как бы нам с вами и вовсе отставку не дали, Марат Адольфович.
– М-да-с! Холодны стали-с Олег Михайлович после бракоразводного процесса, Платон Маркович.
– У вас мобильный верещит, Марат Адольфович.
– Это у вас верещит-с, Платон Маркович!
– У нас обоих верещат, Марат Адольфович. Слушаю, Лилия Тиграновна! Вот прямо сейчас – брачный контракт?!! Что за… срочность?!!
– Слушаю-с, Оксана Иосифовна! Вот прямо сейчас – в нотариальную контору?!! Но почему не раньше?! Я был уверен, что вы все отменили, перенесли-с в связи с известными обстоятельствами. Что за?..
Лилия Тиграновна в серебристых шелках чешуйчатого плетения в своем стеклянном офисе водила тяжелым колпачком «Паркера» по отпечатанным строчкам брачного контракта. Разведенная месяц назад, она вновь собралась замуж. По мнению Платона Марковича, который в настоящий момент стоял у нее над душой, поскольку сесть его не пригласили, грядущий брак был авантюрой, мезальянсом, прорвой, куда хлынут безвозвратно лунинские денежки, правдами-неправдами, ценой неимоверных усилий выцарапанные при бракоразводном процессе. И все коту под хвост, внутренне кипел Платон Маркович и как можно незаметнее вертел под брюками худым тазом, поскольку брюки сползали, будучи слишком свободными, а поддернуть их означало бы выйти за рамки приличий. Его усилия на этом поприще, однако, не остались незамеченными.
– Что вы все вертитесь, Платон Маркович? – не поднимая головы от контракта, прошипела Лилия Тиграновна. – Где туалет, вам известно.
– Брюки великоваты, – решился на грубоватую интимность раздраженный Платон Маркович, – боюсь, упадут. Исхудал, понимаете ли, за делами, Лилия Тиграновна. Все верно в контракте? Я ничем не погрешил? Но все же, дражайшая Лилия Тиграновна, отчего такая спешка, что за переполох? Почему нельзя все отложить, подписать сей исторический документ несколькими днями позже? Что изменится-то? Вы… осмелюсь спросить, в чем-то не уверены? До полуночи всего ничего, как бы нам не пропустить новогоднее таинство.
– Спешка, уважаемый? Не уверена? Под Новый год прощаю вам неслыханную дерзость и объясняю: этот контракт мой новогодний подарок.
– О! Подарок… Вы необычайно щедры, мадам. Вы, я бы сказал на правах вашего поверенного, слишком щедры, если не расточительны, уж простите меня еще раз. Как бы нам с вами не попасть впросак с этакими-то подарками.
– Я-а?! – изумилась Лилия Тиграновна. – Я слишком щедра?! Что вы такое обо мне думаете, Платон Маркович? За кого вы меня принимаете? А вам не пришло в голову, что я просто вкладываю деньги, делаю перспективный вклад?
– Приношу свои глубочайшие извинения, мадам. Действительно, недомыслил. Он и вправду так перспективен, ваш избранник?
– Во всех смыслах. И сейчас удачлив. Я бы сказала, благословен. Так уж выпало. Пока удача с ним…
– Вы тоже с ним. Ну что ж, это, по крайней мере, в пределах моего разумения. Я вас поздравляю, мадам. Если есть удача, то проценты на проценты дают сотни и тысячи процентов. Поздравляю от всей души. Но… позволю себе пофилософствовать, душа моя. Благословение-то, оно больше от лукавого, как показывает мой жизненный опыт, благословение-то, оно – соблазн, оно – к гордыне и к переспелости, к гниению, другими словами.