Летописец
Шрифт:
После происшествия с Азой отряд притих на какое-то время, парни бродили поодиночке и не задирались. Потом стали формироваться враждующие группки, начались стычки, потасовки и подставы. Олег сначала пытался лавировать, не примыкая ни к одной из компаний, но это было противно и утомительно. Потом он совсем обособился, после работы уходил от лагеря и от заводского поселка, бродил по ближней степи, пока еще не выжженной, зеленой, с редкими рощицами то ли когда-то насаженных, то ли диких акаций. Олег обрывал стручки с акаций, выбирал из них горошины и делал свистульки — детскую забаву. С неохотой возвращался к ужину, и его передергивало при виде физиономий с гнусной мимикой пресмыкающихся, при виде вихлястых расслабленных спин.
Брезгливость вызывал и смех, который не был ни веселым, ни заразительным. Смех становился своей не имеющей названия противоположностью и изливался не вовне, а вовнутрь порождающих его организмов.
Олег не столько страдал от агрессии, направленной против него как против чужака, непонятного и потому неприятного, вызывающего тревогу. Агрессии он мог противостоять — его кулаков побаивались, да и воспитатели были начеку. Но он чувствовал себя как энергичная рыбка-меченосец в давно не чищенном аквариуме, заросшем осклизлой тиной, загаженном испражнениями и размокшими остатками корма. Он мечтал о свежей, незамутненной проточной воде, о напористом течении времени, о самостоятельно добытом корме, о возможности выбора общественных контактов.
В поезде на обратном пути Олег во всей полноте вдруг осознал, что все придется начинать сначала, творить свой мир с нуля, разрастаться коралловым лесом, надстраивая самого себя.
Аттестат о неполном среднем образовании, то есть об окончании восьми классов, Олег, не сдававший экзамены, не получил. Ему была выдана лишь справка о прослушанных курсах школьных наук, которую украшали лишь три четверки — по физике и по алгебре с геометрией — да пятерка по физкультуре. По остальным предметам Олег остался не аттестован. Куда деваться с таким документом, он себе не представлял, а от разговоров с отцом, пытавшимся найти выход из положения и дать совет, Олег уклонялся. О том, чтобы оставаться на второй год в восьмом классе, он и слышать не хотел и в этом находил поддержку у Авроры, которая, впрочем, сама пока не могла предложить ничего конструктивного.
Как-то в конце августа Олег, не знающий, куда себя девать, забрел на Смоленское кладбище, не с целью посетить могилы бабушки и дедушки, а просто потому, что его потянуло в заросли и тишину. Он побродил немного по неухоженным дорожкам, спустился к Смоленке и побрел по колено в воде в сторону Невки. Пробрался, хватаясь за береговые опоры, под широким мостиком и вышел к тенистому скверу, где выгуливали детей, собак и где заседала местная пьянь.
Он вылез на холодный, непрогретый песок узкого пляжика под невысоким береговым обрывом и уселся на старый выворотень, похожий на окаменевшую каракатицу, рядом с дамой в широкополой дырчатой шляпке из синтетической соломки, в коротковатом, не по возрасту, но по моде, цветастом платье. Дама читала что-то иностранное, как определил Олег, скосив глаза на книжку, лежащую у нее на коленях. От нечего делать он стал бросать обкатанные бутылочные стеклышки и превратившиеся в речную гальку кусочки кирпича. Бросал энергично, стараясь, чтобы камешки перелетали через Смоленку. Пенек под ним подрагивал и трясся.
— Олег, амиго мио, — послышался из-под шляпы молодой голос, — будь столь любезен, не тряси пень или пересядь куда-нибудь. Впрочем, для начала и поздороваться бы не грех.
— Здравствуйте, Ромина Зенобьевна, — ошеломленно произнес Олег, — а вы что здесь делаете?
— Здравствуй, мой друг, — ответила Ромина, — что я здесь делаю, по-моему, очевидно. Тебя дожидаюсь.
— Меня? — изумился Олег. — Так я здесь случайно. Гуляю вот.
— Я пошутила, — объяснила Ромина. — Я, однако, уверена, что случайных встреч не бывает. Каждая является следствием предыдущих событий и причиной последующих. Вот к чему бы мы с тобою, как ты говоришь случайно, сегодня встретились?
— Откуда я знаю, — нагрубил Олег — Я по кладбищу гулял, пошел по речке, выбрался на песок.
— И сел на пенек, — подхватила Ромина, — именно на тот, на котором сидела я и читала «Дон Кихота». А можно и так сказать: ты гулял в кущах мира потустороннего, потом вступил в речку… И вышел в мир обетованный. Скажи-ка, тебе наша Смоленка не напоминает некую речушку под названием Лета?
— Глупости, — пробубнил Олег.
— Глупости, — согласилась Ромина. — Я слишком романтична для математички, я знаю. Но иногда-то можно? Так о чем это мы? О предопределенности встреч. А, ладно. Это, в конце концов, недоказуемо, даже если привлечь теорию вероятности. Расскажи-ка лучше, как тебе видится твоя дальнейшая судьба?
— Никак не видится, — честно признался Олежка. — Наверное, осенью пойду на эскалаторный завод или на Балтийский. Учеником слесаря или токаря. Или еще кем.
— Понятно, — кивнула Ромина. — Выбор богатый, ничего не скажешь. Хорошее дело. А учиться дальше не думаем?
— Так на слесаря, на токаря. — безразлично повторил Олежка.
— Или еще на кого, — в тон ему произнесла Ромина. — Почему бы тебе, майн либер, в техникум не поступить? Кое-где недобор. Экзамены, я полагаю, тебе сдать позволят. А я бы рекомендовала, составила протекцию. Думаю, что и Марк Моисеевич поддержит тебя, непутевого.
— В техникум? — скептически ухмыльнулся Олежка. — С моей-то справкой?
— А что, — подняла брови Ромина, — хорошая справка. В ней, насколько я знаю, даже какие-то оценки есть. Для будущего технаря, например, очень даже полезные.
— У нас Кренкель рядом с домом, — покраснев, произнес Олеж-ка, — ну, техникум связи имени Кренкеля.
— О, это к счастью! — воскликнула Ромина. — Я там четыре часа в неделю по совместительству веду математику. Я рада, что ты сам вспомнил о Кренкеле, мне бы не хотелось тебе ничего навязывать. Я поговорю с директором, а ты готовь документы и полистай что-нибудь к экзаменам.
— Спасибо, Ромина Зенобьевна, — севшим от счастья голосом прошептал Олежка, — но я лучше сам.
— Сам, конечно, — пожала плечами Ромина, — не я же за тебя пойду экзамены сдавать. Подходи послезавтра к десяти. Там посмотрим. А кто такой Кренкель, знаешь? Этого, похоже, уже никто не помнит.
— Радист с «Челюскина», — ответил Олег. — Когда их затерло льдами, он сигналы посылал.
В сентябре Олег, набравший со скрипом проходной балл, стал студентом первого курса техникума связи. Олегу было сказано, что принят он условно и, если будет плохо учиться и нарушать дисциплину, его безжалостно исключат без права восстановления.
Финал городского чемпионата среди юношей по боксу проводился на Зимнем стадионе, слишком большом для такого мероприятия. Ринг установили ближе к правой трибуне, и зрители, болельщики, сконцентрировались там, сгрудились, как морские чайки на скалах, шумели и волновались в ожидании гонга.
Франик, слишком маленький для своих пяти лет, вертелся на коленях у Авроры и спрашивал звонким голоском:
— Мамочка, а когда же Олег? Мама, а он победит, да? А мы ему поможем? И я? И Вадик?