Летописец
Шрифт:
В день «Х» ранним утром они вихрем прошли насквозь дворец Амина, и оттуда к военным людям, в течение почти что двух суток лежащим в собственных испражнениях ради обеспечения этого короткого штурма, вылетела голова и покатилась, оставляя за собой след, красную приветственную дорожку, словно размоталась
Берлин. 2002 год
— Олег погиб тогда в Афганистане? — не утерпев, спросила фрау Шаде.
— О-о, нет. К счастью, нет, фрау. Он ведь был уже демобилизован и через день после захвата дворца улетел в Душанбе, а оттуда в Ленинград. Так что он не воевал, не жег кишлаки, не давил танком ненавидящую и проклинающую людскую массу. За ним не охотились «духи». Он не терял товарищей и не снаряжал транспортники с цинковым грузом. Он не прошел сквозь ужас плена и военных госпиталей. Он не курил анашу, чтобы забыться и, пережив самое страшное, не потерять человеческий облик. Одним словом, ему повезло. Повезло, что родился не на полгода позже. Он остался вменяемым человеком, с неповрежденной психикой, здоровым, сильным, без привычки к убийству.
— Да, повезло, — кивнула фрау Шаде, сочувственно кивнула, так, как будто разговор шел о ее родственнике. — Вы все об Олеге, Гофман. А ваш второй брат, Вадим? Он вам самому не интересен, поэтому не рассказываете?
— Нет-нет. Конечно же, это не так. Он ведь нянчился со мною многие годы, и куда больше, чем Олег. И у него своя история. Так рассказывать? — уточнил Гофман.
— Рассказывайте, — разрешила фрау Шаде. — И кроме того, я надеюсь услышать наконец и вашу личную историю.
— Ммм, мою личную. Рад, что заинтересовал
— Любовь?
— Она самая. И объект был весьма неподходящим для общественника, отличника, ленинского стипендиата и так далее. Любовь.
Гофман хотел было продолжить, но его прервали на полуслове. Дверь распахнулась, и на пороге показался надзиратель.
— Ужин, фрау доктор, — изрек он важно, — заключенному пора на ужин.
Гофман развел руками и поднялся, наклонив голову в прощальном поклоне.
— Что ж, продолжим в следующий раз, — кивнула в ответ фрау Шаде.