Летучие бурлаки (сборник)
Шрифт:
Либерализм получился в пятнадцати странах и не получился в ста пятидесяти, но это принято считать несущественной деталью.
Теперь и в этих пятнадцати проблемы, но российский хипстер сладко верит в либерализм, ест его, как сладкую вату, мечтает о нём, как о морском курорте, дует в него, как в дудочку.
Пройдёт какое-то время, и леветь начнут те страны, от которых этого вообще никто не ждёт.
В европах и америках пока есть один недостаток — их левые зачастую не претендуют на сам порядок вещей. Они говорят
Такой вариант не пройдёт. Так больше не бывает. Чтобы жить в неолиберальном мире и быть защищённым «слева» — надо обокрасть кого-нибудь постороннего или найти клад.
Всех уже обокрали. Обворованные приехали в Европу за своей долей. Шансов больше нет.
Получиться может у нас.
Надо только стать свободней, резче.
У тебя есть убеждения?
«Да, я левак».
Это звучит как отличный удар по шайбе. Ловите гол.
Левый, русский — тоже отличная самопрезентация.
Левый, злой, неполиткорректный, хочу 1917 год, люблю Маяковского. Да.
Такие люди берут высоту, улыбаются гагаринской улыбкой, летят на Северный полюс, летят на Южный полюс, владеют географией, не потребляют информацию, а создают информацию.
Креативный класс сидит в «Бон Темпи», выходит в сеть, вяло язвит, кривляется, ставит лайки людям, у которых на лбу написано «припадочный, патентованный осёл».
Мы уже добрались до мира поздних Стругацких: говорят, режиссёр Герман снял про это фильм с ослиным членом во весь экран в кадре на целую минуту длиной.
Целая минута — это, видимо, мало. У нас тут хотят этот кадр растянуть в целую жизнь.
Или, может, не надо?
Поехали в мир ранних Стругацких. Там человек похож на человека, а не на ослиный член.
Кто сказал, что мы это уже проходили? Мы даже не начинали.
Сделаем попытку.
Иначе зачем нам эта юность, эти мышцы, эта страсть.
Левым быть красиво. Левый — это музыка, это драйв. Это свежая кровь. Это румба, это регги, это русская плясовая.
Че Гевара левый. Боб Марли левый. Лимонов левый. Ману Чао левый.
Когда юный, страстный человек идёт к либералам, это выглядит, как будто подростка заманивает к себе в номер старый, развратный, венозно-варикозный, с обвисшей на два размера кожей нетопырь.
Он пахнет дорогим одеколоном, он предлагает тебе коньяка в красивом бокале, он во фраке, он улыбчив и обходителен.
Но когда он разденется — тебя вырвет прямо на ковёр.
Не ходи туда, куда тебя зовут, товарищ, там всё прокисло, там всякая тварь с рублёвских дач учит вас жизни и цивилизации.
(Их цивилизация — это когда они живут в своих четырёхэтажных рублёвских квартирках, а ты слушаешь их скудную, самодовольную песню про эволюцию.)
Нахер их.
Будущая цивилизация — это ты.
Вызываю
Отчего человек боится перемен, понятно — он в таких муках рождался.
Говорят, что потом мы целую жизнь можем прожить, не испытав и подобия того ужаса, что приходится на долю младенца, которого под крики матери тащит, сминая череп, неведомая сила куда-то в неизвестность.
А так хорошо было в животе — лежи, насыщайся теплом и прислушивайся, чего это там снаружи постукивает да пошумливает.
Мы с моей женою замечали, как ребёнок в животе пугается и затихает, если она, не дай бог, хворает и начинает в хвори кашлять. Внутри же грохот!
Но что это, говорю, в сравнении с родами.
Какой-то прапамятью люди понимают, что этот кошмар подобен погибели. Тебя вырывают из маленького, обжитого, единственно, казалось бы, возможного пространства — а зачем? что ты там не видел?
В том-то и дело, что ничего не видел.
Может, там и нет ничего хорошего — но нельзя же всю жизнь проплавать в околоплодных водах.
Мы знаем, откуда у людей вся эта нездоровая страсть чуть что ссылаться на «эволюционный путь развития». Они ж больше не хотят повторения того ужаса, что с ними однажды, на десятом месяце после зачатия, случился.
Это тогда всё обошлось — и человек родился в солнечный мир, тем более что ему через минуту предложили сиську пососать — это более трудоёмко, но в конечном счёте не менее приятно, чем питаться через пуповину.
Однако не факт, что любое другое подобное изменение приведёт к подобным результатам.
Между тем эволюция предполагает как раз не безболезненное пребывание в тепле и приятной слякоти, а совершенно катастрофические по человеческим меркам перемены — ошарашивающие, жуткие, революционные, когда череп деформируется, а родная мать кричит от боли.
Жизнь — в этом.
Современный русский человек, послушай его, имеет мечтою, по сути, всё то же возвращение в утробу — разве что в сознании и с возможностью реализовать половые интересы и прочие скромные игровые страсти.
Нам изначально предоставили то, что именуется свободой воли. Однако есть ощущение, что менее всего наш современник желает всерьёз ею воспользоваться. Куда приятнее висеть вниз головой на пуповине.
Только что вернулся из Сибири — там холодно, там снежно, там минус сорок.
Я всё пытаюсь понять, как же так вышло, что в стародавние времени люди поднимались с насиженных мест и шли чёрт знает куда за приключениями, рискуя головой, замерзая и голодая. Садились в свои убогие струги и по кой-то чёрт открывали то мыс, то полуостров, то речку, то горку — а чаще ничего не открывали и замерзали во льдах, нацарапав на дощечке, что, мол, прости, жена, обратно не дойду, озяб вконец, превратился в леденец.