Летучий Голландец и другие акварели
Шрифт:
О тайне двух сердец
…Похоже, Сам сюда явился… Красивый и Большой! Он удивлён и чуточку скривился. А впечатление, как будто бы Живой…
– Душа заблудшая, пошто в Небесной канцелярии?
– Архангел попросил в «делах» помочь.
– Впервые слышу, что и тут аварии…
– Прости! Могу убраться прочь.
– Останься! А давно ли Мiръ покинул?
– Полгода здесь…
– А там, что не жилось?
– Курнул немного лишнего и сгинул.
– Дурак!
– Да знаю… И любви узнать
– Не жАлобь! А давай работай лучше! Расставь скрижали строго по годам.
– Одно старьё в небесных этих кущах – неоцифрованный бедлам.
– Поговори ещё! Отправлю по лугам… И будешь там цветочки нюхать да пенье райских птичек слушать.
– Спасибо! Не хочу. Уж лучше я останусь здесь…
– Вот-вот! Замена тебе есть.
– «Труд создал человека» – немного с Энгельсом знакомились мы в школе.
– Напомнить о Себе? Забыл, кто ВСЁ создал?
– Так, глупость лезет в «голову» в неволе.
– Не нравится? Никто сюда не звал.
– Я пошутил! Без дела здесь совсем затосковал.
– Всё! Хватит! Надоел. Найдёшь в скрижалях две судьбы людские: сложилось что-то там не «ах!», узнай про их дела мирские и есть ли радость в их сердцах.
– Нельзя ли сделать проще…
– Это как?
– Вернуть их в прошлое…
– Ты Брэдбери читал?
– Про бабочку? Не думал, что Здесь знают…
– Не Я ли с ним сей опус начертал!
***
…Вот нужная скрижаль… Последний диалог тех давних лет, а в голосе её печаль: предчувствие тоски и бед.
– Привет, родной!
– Привет, любимая. Устал сегодня жутко.
– Не смотришь на меня и взгляд совсем чужой…
– Опять упрёк… Дай, поцелую в ушко!
– Я поняла. Мечтаешь лишь о «той».
– Всё! Хватит! Надоело! Сколько можно…
– Услышала. Иди. Ты ж холостой!
– Прощай! Пора. Стемнело. Очень поздно!
– Из сердца выброшу любви к тебе настой…
***
…Проверю, в душах их всё также пусто? Уж тридцать лет прошло… Забыта ли любовь? Пусть в скайп войдут… Сейчас ведь это просто! Вдруг чувство с новой силой вспыхнет вновь…
– О! Здравствуй! Ты нашёл меня. Как славно.
– Чем занимаешься? И всё ли хорошо?
– Есть дом, работа, псюшка. С ней забавно.
– А у меня семья. Не жалуюсь. Грешно.
– А может, встретимся? Поговорим сердешно…
– Да рад бы. Некогда. Всё с внуками вожусь.
– Тогда прости! Мы едем с «ярмарки» неспешно…
– Твой юмор оценил! И даже не сержусь.
***
…Всё разузнал и выяснил… И понял: что было, то прошло! Пойду и доложу…
– Ну что, работничек? Ты справился? Доволен?
– Позволь мне… Я подробно изложу.
– Не надо! Знаю Сам. Твой вид печален.
– Надеялся на крошечку любви…
– И правильно! Но пред семьёю Долг реален.
***
…Навеки тайну двух сердец благословим!!!
Джоконда
Он писал её портрет несколько лет…
Этот стройный красавец, давно понявший все тонкости человеческой натуры, сдержанный в чувствах, всегда и для всех холодный и неприступный, при желании мог бы получить всё, на чём только задерживался его взор – никак не мог уловить в модели главного… Её улыбку! Неуловимое движение губ…
Говорят, что глаза – зеркало души. Прожив немало лет, Леонардо в этом засомневался… Взгляд можно отвести, ловко затуманить неискренней слезой, злобно сузить веки, выказывая презрение, но тонкий изгиб губ не обманет. И он не раз замечал, как у человека, поющего кому-то дифирамбы, с глазами полными льстивых слёз, губы неожиданно изгибались в кривой ухмылке от внезапно промелькнувшей ехидной мысли…
А ещё на протяжении жизни ему вспоминалась, а может быть чудилась улыбка матери – возлюбленной богатого нотариуса сеньора Пьеро да Винчи. Она была обычной крестьянкой по имени Катерина, от которой его буквально оторвали в трёхлетнем возрасте, чтобы отвезти к родному отцу и его бесплодной жене…
…Мать кормила маленького Лео обедом, когда за окном послышался стук копыт, и в дом вошли чужие люди. Он не запомнил её лица, но трясущиеся губы, пытающиеся изобразить ласковую улыбку, чтобы не напугать ребёнка вынужденным расставанием, запомнились навсегда…
Чувства его отныне оставались неподвластными для окружающих. Хорошее, и плохое в равной мере бывало в жизни… Главным являлось только дело! За что бы он ни брался, во всём проявлялась мысль гения и талант мастера.
Да! Этот портрет Леонардо писал долгих четыре года.
Чтобы модель не скучала во время сеансов, он приглашал музыкантов, шутов и клоунов, но им не удавалось вызвать её смех. И только однажды, рассказав ей сказку, художник увидел оживление на женском лице и наконец-то поймал лукавую улыбку и светящиеся счастьем глаза.
Заказчик не забрал портрет себе. Он оставил его мастеру. Может не нашёл в нём особого сходства с натурой, а может не захотел видеть в своём доме напоминания о художнике, к которому, возможно, благоволила сама модель…