Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова
Шрифт:
Как только шлюпка попала в свет бортовых огней корабля, боцман обомлел. На веслах была… Настасья Филипповна, его пропавшая жена. Похудевшая, помолодевшая, загорелая и обветренная. Почти такая же, как в девичестве, когда они познакомились. В красной косынке, в тельняшке, напевает что-то морское.
— Я знала, что ты меня искать будешь, — говорит. — Я теперь вольная птица. Не ищи меня больше!
И не успел он и слова вымолвить, как шлюпка мгновенно повернула и исчезла в наползающем тумане.
— Когда домой-то вернешься? — только и успел он крикнуть ей вслед.
Только и донесся ее отдаленный смех в ответ. Вроде как: нашел, мол, о чем спрашивать.
Долго стоял Нестерчук сам не свой на палубе, до боли вглядываясь в ту сторону, где растворилась шлюпка. Ничего… Лишь мокрые клочья тумана, соленого на вкус.
— Я так понял, — тихо сказал мне боцман, — ушла в дальнее бессрочное плавание. Ты не знаешь: ведь она в юности мореходку кончила. Столько насмешек от ребят выдержала! А после первого же плавания уволилась. Девушка на корабле, представляешь? Все пристают, лезут. Вот она и протрубила почитай всю жизнь паспортисткой в конторе, куда ее тесть приткнул. А сама небось все о море мечтала, меня всегда жадно расспрашивала и книги покупала исключительно морские…
— Ты только успокойся, — посочувствовал я ему. — Ну, почудилось — столько об этом думал.
— А это почудилось? — И показывает мне две сотни долларов. — После вахты у себя под подушкой нашел. У нее перед поездкой ровно 200 было!
— Не заливай, — рассердился я. — Мог сам накопить.
— И это мне тоже почудилось?! — вскипел он, протягивая мне новенький красный заграничный паспорт.
Я взял и машинально раскрыл. Это был документ на имя его жены с фотографией, с американской визой!..
Я остолбенел. Не могла же Настасья Филипповна, при всех ее пробивных способностях, пересечь две границы без паспорта: в СССР и США!
— Под своей подушкой и обнаружил, — устало сказал боцман, — а деньги внутри вложены.
Да уж, против паспорта не поспоришь. Выходит, и впрямь ничего не присочинил Нестерчук, простой человек.
Вот так иногда мечты-то сбываются, терпит кто-то, терпит, наступает на горло собственной песне, а потом как вдруг запоет! И как!!
Счастливого тебе плавания, вольная птица…
Интересно, куда тот катер делся? И где она ту шлюпку нашла? И что с ее спутницей стало?..
Дурацкое все же название у катера — «Уичкрафт». По-нашему, «Колдовство».
1984, 1991
БОЛЬШИЕ И МАЛЕНЬКИЕ
Повесть
Это было в один из тех летних воскресных дней, когда многие уезжают за город и Москва заметно пустеет. Мы с самого утра завалились своей обычной компанией в замечательно свободные московские «Можайские бани».
Разгоряченные после парилки, накинув простыни с черным банным клеймом — у кого на плече, у кого на груди или на колене, — мы удобно устроились в предбаннике и охлаждались пивом. С некоторых пор, во исполнение известного антиалкогольного постановления, пиво внизу, в буфете, качать перестали, и поэтому приходилось запасаться своим: каждый принес по несколько бутылок.
Разговор зашел о любви. От кучерявого детины Глеба ушла жена.
— И чего я так переживаю, — удивлялся он, — может, я ее люблю, дуру?
— Кучеряво жить не запретишь, — посмеивался над ним толстяк Федор.
— Расскажу-ка я вам, братья-литодомы, — пришел в благодушное настроение Ураганов после первого, однако, мощного глотка пива, историю большой любви. Не побоюсь сказать, любви возвышенной. С борьбой, похищением, погоней! Иначе я бы все не запомнил, тем более в мельчайших подробностях.
— А почему сразу — литодомы! — как всегда, запоздало обиделся толстяк Федор. — Они кто?
— Моллюски-бурильщики. Просверливают самые крепкие камни. Так и вы, наверное, своих жен грызете поедом. Сам такой — знаю.
Ураганов сделал второй, осушающий, глоток, так что лишь чудом не выпало внутрь дно бутылки, и продолжил:
— Эту историю рассказал мне молодой ялтинский боксер — Витя Коршунов. Вообще-то он электромонтер, а боксирует, как и я, просто для себя, чтоб не раскисать. Познакомились мы с ним в ялтинском порту, когда наш «Богатырь» туда в очередной раз зашел. Ну, мы с ходу подружились, так бывает — с настоящими людьми, — самодовольно заметил Ураганов. — Витя только что с Южного полюса в отпуск домой прибыл. Как его туда занесло?.. Всему свое время…
Пляжей в большой Ялте не сосчитать! Дикие и культурные, городские и ведомственные, творческие и партийные… А уж спасательных станций и пунктов и подавно не счесть.
Витин друг, Юрка, в то лето работал спасателем на небольшом пляже, отделенном от соседнего металлической сеткой. Было Юрке двадцать лет, а рост у него был ниже среднего.
В тот знаменательный день его дежурства… Нет, лучше начнем по-другому. Во всем самое главное — детали, даже в моторе.
Итак, заканчивался обычный день Юркиного дежурства. Какой-то пьяный тип направился к морю и, вздрогнув, застыл на месте. С плаката на него смотрел грозный глаз, а здоровенный палец указывал прямо в упор. Большими буквами было написано: «Не лезь, курортник, пьяным в море! Твоих друзей постигнет горе!» Пьяный обиделся, шагнул сквозь дыру в сетке на соседний пляж и гордо ринулся в воду.
— Тону-у! — отчаянно барахтаясь, вскоре завопил он. К нему кинулся рослый сосед-спасатель и мгновенно выволок на берег.