Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова
Шрифт:
Ее мы удержали, а мой «Киев» нет.
Она так расстроилась, запереживала:
— Новый куплю!..
На то я и водолаз, чтоб новый не покупать. Разделся, нырнул на дно — и будьте любезны! Естественно, потом с фотоаппаратом пришлось повозиться дома, пока привел в порядок. А пленке, конечно, каюк!
Тогда и шевельнулась у меня непрошеная мысль: «Не нарочно ли она это устроила?» Но зачем?
Понятно, не сразу нашел я ответ. Где там! Целый месяц прошел…
Видимо, главным явились слова Ларисы, которые как-то вырвались вскользь.
— Какая вы красивая! — не удержавшись, сказал я.
— Красивая, когда на меня смотрят.
Ее слова меня ошеломили, потому что, в отличие от Вита, я их понял буквально. Значит, когда не смотрят, она — другая? А ведь это похоже на мои загадочные ощущения. Все постепенно становилось на свои места. Так, так, так…
Но как же, позвольте, увидеть Ларису, не смотря, не глядя, не глазея на нее?!
Задача… Ну что ж! Я не из тех, кто отступает. Не простые проблемы приходилось решать и в трущобах Гонконга, и в знойных африканских пустынях, и в мрачных шотландских замках!
В Южном порту столицы имелся знакомый механик, по призванию художник-самоучка. Для Доски почета он всех лучших людей производства, кроме меня, в красках изображал, особенно удавались ему портовые активистки. Я и попросил его сделать портрет Ларисы. Причем не впрямую нарисовать, не с натуры, а исключительно по памяти.
И организовал случайную встречу. Сидим мы втроем: Лариса, Вит и я — на террасе в парке Горького, едим мороженое. Тут и причаливает к нам мой художник-самоучка.
— А я только что о тебе подумал! — искренне воскликнул я, уже опасаясь, что он вдруг не придет. — Легок на помине!
— Извини, опоздал, — смутился он, взглянув на свои самодельные часы.
— Куда? — сделал я большие глаза.
— Ты чего?.. А-а, — вспомнил он наш уговор. И, как ему казалось, ловко выкрутился: — Вчера я к тебе домой опоздал. А сегодня, думаю, дай-ка поищу тебя-его, — показал он на меня пальцем, — где-нибудь в парке.
Можно подумать: мы в райцентре живем.
Лариса и Вит переглянулись, наверняка посчитав, что и мой приятель — обалдуй под стать мне.
Познакомил я их. Механик-художник взял себе стаканчик вина для вдохновения и глаз с Ларисы не сводит. И хотя она к этому привычная, что-то все-таки ее обеспокоило. Вероятно, к простому любованию у моего самоучки примешивалось нечто профессиональное, этакий изучающий взгляд технического порядка: где на нее белил не пожалеть, где нежно-розовый колер подпустить.
— Акварель! — причмокнул он губами.
— А вы кем работаете? — вот тут-то забеспокоилась она. С высоты прошедшего времени я это отчетливо представляю.
— Механиком, — не выдал он свой талант. — Да-да, вы, Лариса — как акварель, — поспешно поддержал я его.
— Не масло же, — передернул плечами растяпа-самоучка.
Ну, он точно вроде меня — прямой человек. Я-то думал, он схитрил, когда правильно назвал свою профессию.
А теперь он, будьте любезны, явно вознамерился порассуждать о том, чем ее, видите ли, рисовать: масляными или акварельными красками.
Еле перевел я разговор на другое и постарался, чтоб он здесь не засиживался. Как только я между прочим сообщил, что в павильон «Пльзеньский» привезли чешское пиво, он галантно попрощался: «Извините за компанию!» и сразу заторопился туда. Я даже опасался, что он недостаточно ее изучил и все старания пойдут прахом. Самоучка заметил мое волнение и уже на ходу значительно произнес: «У меня глаз — алмаз!» — и быстро удалился в сторону чешского пива.
— Странный какой-то — рассмеялась колокольчиком Лариса.
— Очень, — подтвердил я. И не менее загадочно добавил: — Не тем занимается.
Вит ничего не сказал, он смотрел на Ларису, как ягненок на зеленый луг. А, точнее, будто каторжник Жан Вальжан из-за решетки на свободу. Читали «Отверженных» Виктора Гюго? Там в предисловии об этом написано.
Механику я дал на творческую работу весь завтрашний воскресный день. Если я прав, представляю, как ему придется помучиться.
Сам я тоже не терял времени даром…
Поймите правильно, у меня и в мыслях не было сделать кому-то плохое, той же Ларисе или Виту. Тем более — ему. Простая любознательность! Но теперь я понимаю, что не только. Я беспокоился за Вита, за его судьбу.
Иначе почему бы я связался с художником-самоучкой именно тогда, когда вдруг узнал, что Вит и Лариса решили пожениться? Вероятно, я предчувствовал, что моя прямолинейная интуиция не подведет.
И она не подвела.
В ту же субботу я не удержался и пригласил жениха и невесту на воскресенье вечером в гости к самоучке.
— Зайдем, посидим. Да вы ж помните, художник, в «Пльзень» от нас убежал, — уговаривал я их.
Брови у Ларисы чуть дрогнули.
— По-моему, он механик, — осторожно сказала она.
— Механик, — весело кивнул я. — А в свободное время — художник. Ну, не ахти какой, не Паоло Веронезе, а наш современный самоучка, вы уж не взыщите…
Мы с Ларисой встретились глазами, она холодно улыбнулась, и я почувствовал: она поняла.
— А ты, — она впервые обратилась ко мне на «ты», — таким… только прикидываешься? — сухо спросила она.
— Вы это заметили? — широко улыбнулся я. Она была прекрасна и во гневе!
Вит растерянно таращился на нас.
Она повернулась на каблучках и пошла прочь. Вит побежал за ней…
В воскресенье мы с ним все же зашли к самоучке. Лариса неожиданно дала Виту от ворот поворот, даже разговаривать с ним не хотела, не открывала дверь и на истошные звонки по телефону не отвечала. Он был не в себе, осунувшийся, пришибленный, и никак не мог осознать, что же произошло.
У механика-художника вид был не лучше. На трех подрамниках стояли три женских портрета, написанные акварелью. Он безуспешно заканчивал четвертый и ругался: