Летучий голландец
Шрифт:
– Ты меня покидаешь?
– Нет, ты покидаешь земную свою оболочку.
– Да, но что за ней?
– За ней? Белизна.
И фигура взмахнула полами своего одеяния – и сон стал ослепительно белым.
14
Но все же он захотел проснуться. Дождь позвал его оконной дробью. Стекла снова были заплаканными, и ему почему-то показалось, что дом качается.
Н. подошел к окну. Что-то подсказывало ему: сегодня.Он
«Бежать?» – стал решать Н. и сразу решил: не бежать. Он сросся уже с этим домом, он теперь человек-дом. Будь что будет.
Река разлилась, разрослась до целого мира. Речной мир заместил собой все другие.
«А если мой внутренний мир выйдет наружу – вместо того внешнего, что царит? – задал себе вопрос Н. – Ох, сумасшедшая тогда начнется жизнь! Но зато полная музыки…»
Однако и мысли о музыке показались ему неуместными. За окном – потоп, вселенская катастрофа. Что вырвется на свободу? Молчание? Крики? Умиротворение? Ах, если бы…
15
От сумы и от тюрьмы… А кто, собственно, идет в эту самую тюрьму? Те, что не делятся обилием себя с государством. Государство не любит пустоты, восторгается обилием и скрежещет железным языком: «Мне тоже!», с тройным жаберным «ж». И оно получает запрашиваемое, потому что как откажешь? Конечно, те, у кого обилие себя вышло за пределы Солнечной системы, являются исключением из правила, потому что они и есть государство…
Позднее в то же утро к зданию милиции подъехала черная «Волга». Милицию не затопило. Милиция непотопляема.
Машина исторгла из себя вонючие выхлопные газы, а потом – двоих мужчин в мышиных пиджаках, с незапоминающимися лицами. Двое вышли из машины одновременно, дверцы захлопнули тоже одновременно. Они вообще были одновременные люди.
Коридор в здании оказался достаточно широким, чтобы посетители прошли по нему бок о бок. Некоторые затруднения представляла собой дверь кабинета, где обосновался Меринос, но эти двое как-то плавно и как всегда одновременно втекли внутрь.
– Здравствуйте, Фаддей Савостьянович, – проворковали они голубиным дуэтом.
Меринос, спросонья смотревший на них одним глазом, ответил несколько брезгливо и по-военному четко:
– Здравия желаю.
Впрочем, здравия у этих двоих и так было хоть отбавляй.
– Как там наш подопечный? – сладко спросили они.
– Пока не утонул.
Такой ответ настолько удивил посетителей, подъехавших сюда по мокрой, грязной, но отнюдь не затопленной дороге, что они впервые утратили синхронность.
–
– А вы посмотрите, что тут у нас делается, – сказал Меринос и подвел их к окну в коридоре, откуда младший сержант Сафонов так любил озирать окрестности.
Из окна была видна вода. Она начиналась уже шагах в двадцати от здания милиции, и водная гладь уходила так далеко, что казалась бескрайней. Час назад вернулся мокрый до нитки Сафонов и доложил: вода заливает все и дошла почти до верха колючей проволоки. Теперь младший сержант, переодетый в чистое и, главное, сухое обмундирование, грел негнущееся туловище у рефлектора в дальней комнате.
– Дом-то еще стоит? – спросили посетители, к которым вернулся дар одновременности.
– Да вон он.
Казалось, что расстояние между домом и милицией сократилось – его съела водяная пустыня, из которой торчали редкие верхушки деревьев. Другие деревья, росшие ниже, у воды, прикинулись невысоким кустарником.
– И как туда добираться?
– Как? На лодке, – ответил Меринос.
16
И в окно постучалась лодка. Вернее, человеческая рука, протянувшаяся из лодки. Вода уже подступала к подоконнику.
Н. вышел из оцепенения, выглянул в форточку. В лодке сидел один человек. Порождественский. Брезентовая рыбацкая куртка придавала ему вид театрального заговорщика.
– Можно войти? – сказал он.
– Еще немного – и вы вплывете, – ответствовал Н.
– М-да, я сегодня в роли этакого деда Мазая. Кстати, я за вами. Изобразите, пожалуйста, одного из зайцев и извольте сесть в лодку.
– Зачем?
– Я отвезу вас в безопасное место. Вами тут кое-кто интересуется.
– Мною все время кто-то интересуется.
– Вы не поняли. Люди специально приехали из Москвы ради вас.
– Ах, вот как… – задумчиво протянул Н. – В таком случае вот он я. Если интересуются, пусть приходят…
– Вы не хотите бежать? – удивился Порождественский.
– Некуда бежать, – спокойно сказал Н. – Ведь до Финляндии мы с вами не доплывем?
– Не доплывем.
– Тогда не стоит и пытаться.
– Это ваше последнее слово?
– Можете даже считать, что это мои последние слова.
И лодка, привязанная, как конь, к наличнику, снова приняла своего одинокого седока.
Н. стоял на чердаке у окна и наблюдал, как Порождественский неуклюже работает веслами.
«Интересно, куда же он направится, – предвкушал некоторое развлечение Н. – Вот он, момент истины. Не ошибся ли я в этом человеке? Не лучше ли он, чем я думаю?»
Для верности Н. взял подзорную трубу. Порождественский медленно, но верно выгребал в сторону милиции.