Летучий голландец
Шрифт:
– Не живет, – эхом откликнулся Н. и тут же подумал, что Никто здесь как раз и живет.
Но ему недолго позволили играть в этого самого Никто. Уже прощаясь, Меринос как бы спохватился:
– А документик, извините, у вас имеется?
H. вздохнул и извлек из висевшего на гвозде пиджака потрепанный свой паспорт.
– Ага, Алфеев Константин Борисович. Гм, Москва, улица… Ну-ну… Кстати, вы здесь надолго? А то надо бы временную прописку проставить.
– До конца лета.
– Так ведь лето
– Да? – удивился Н. – Значит, уже скоро…
– Ну, раз вы скоро уедете, прописку проставлять не буду…
Капитан ушел прямо в моросящий дождь, а по дороге безуспешно отгонял от себя воспоминания, как в комнате с зеркалами видел себя в старости, седого, ссохшегося и никому не нужного.
11
Дождь принял в себя и Н., вышедшего из дома, который, пусть на время, стал ему не домом, не уберег его безличия. Дождь поразил его своей неизбежностью, уверенностью в собственной правоте.
«Я не знаю, куда идти, а дождь – знает, – говорил со звуками дождя Н. – Дождь доверяется собственному весу».
Вечерело. С реки поднималась сиреневая дымка. Скоро сентябрь. Осень. Это трудно было себе представить.
«Будет ли эта осень во мне? – спросил себя Н. – И буду ли я в этой осени?»
Он закрыл глаза и увидел луноликое древо смерти, политое голубой каучуковой влагой. Острая верхушка пронзала ночное серебро, ветви роняли глянцевитые листья с узором млечных жилок, корни опутали планету, трепетавшую, как яйцо в суме птицелова. Лунно-голубые тени этого древа уже давно холодили его кожу, во сне и наяву.
Наконец дождь устал и сник. Стемнело. Н. хотел вернуться в дом, но с реки запахло гарью. Н. решил пойти взглянуть. По узкой тропинке, раздвигая брючинами темную мокрую траву, он спустился на берег.
Прямо на песке горели костры, желтое пламя освещало большие чаны, в которых что-то кипело и плескалось злыми брызгами. Рядом никого не было.
Н. подошел, прикрыв лицо воротником, и осторожно заглянул в один из чанов. Жидкость внутри оказалась багрового цвета, в нее была погружена какая-то плотная ткань. Парусина.
Вечером он раскрыл блокнот и написал заголовок: «Прощание симфонии с дирижером». Ниже ничего, кроме симфонии тишины, не воспоследовало. Потом окно позвало его к себе, он подошел и долго смотрел на темные тревожные деревья. Чуть позже на той странице блокнота все-таки появилась запись:
...
«Перед тем как уйти, попрощаемся с вещами. Они ответят, хотя и неощутимо, – колыханием травинки, чуть брезжущим светом в безлунную ночь. Вещи давно привыкли
12
Наутро сонный Меринос снова медведем навалился на телефон и толстым пальцем накручивал диск.
– Алфеев. Александр, Леонид, Федор… Да, правильно. Зовут Константин Борисович. Из Москвы. Проверьте на всякий случай.
Перезвонить, если что, обещали на следующий день. И таки перезвонили.
– Знаешь, твоим Алфеевым комитетчики заинтересовались. Вроде бы их клиент.
– Да ну? – изумился Меринос. – Что же он такого натворил?
– Не знаю. В общем, жди гостей.
Почти сразу последовал еще один звонок.
– Фаддей Савостьянович? – глухо, как из унитаза, прозвучало в трубке. Меринос, который терпеть не мог, когда его называли по имени-отчеству, молча страдал. – Это из Комитета государственной безопасности говорят. Какой там у вас Алфеев?
– Зовут Константин Борисович.
– Пожилой?
– Средних лет.
– А как выглядит?
– Он не улыбается. Не умеет улыбаться.
– Да, это он.
Получив наказ неусыпно следить за обитателем дома у реки, Меринос сразу же выдал под расписку сержанту Ваське плащ-палатку, спальный мешок и примус. Сафонову было велено занимать позицию у колючей проволоки и – бдить.
– Смотри, чтобы на лодке не уплыл, – беспокоился капитан.
– У меня не уплывет, – заверил его Сафонов. – Долго мне бдить-то?
– До завтра. Кажется, завтра его у нас заберут.
13
На следующий день было наводнение. Уже ночью река, собравшись с силами, затопила низины, а утром еще напиталась дождями и уже лизала траву у самого дома. Обращенная к реке терраса скоро оказалась затоплена.
Всю ночь в доме было неспокойно, слышались тяжелые шаги, откуда-то доносились голоса. Невидимые обитатели дома как будто собрались вместе – то ли на совет, то ли делать какую-то общую работу. Н. спал плохо – кровать под ним дрожала, дом как будто вздрагивал, трясся мелкой дрожью. Рядом с кроватью белела какая-то фигура.
– Ты Смерть? – одними губами спросил ее Н, не понимая, во сне это все или наяву.
– Я не Смерть, потому что я не могу прийти к тебе.
– Значит, я проснусь?
– Ты проснешься, если захочешь проснуться. Если же нет, ты останешься в этом сне.
– Но скажи, если ты не Смерть, кто же ты?
– Любовь.
– Да, любовь теперь не может ко мне прийти.
– Я – твоя любовь к земной гармонии, твое приятие сущего. И я прощаюсь с тобой.