Летучий голландец
Шрифт:
У статуи отвалилась и голова.
– Гениально! – восхитился ценитель искусств.Он поместил статую в музей, и там к ней привесили табличку: Ника. Богиня победы.А другой, оставшийся неизвестным ценитель искусств углем дописал: Над собой.
35
Первое сентября, я снова преподаю за городом, теперь в другой музыкальной школе. Добираться до нее еще труднее, чем до той, где я работала раньше. Все те же болотоподобные улицы, бездомные
Что же до моих сокурсников, Артем устроился преподавать в московскую музыкальную школу, Вика и Надя поступили в аспирантуру. Вика теперь обретается среди музыковедов – слушает, что они говорят, все запоминает, дома записывает и таким образом собирает материал для будущей диссертации. Таня и Лена стали научными сотрудниками музея и публикуют статьи в журнале «Советская музыка». Печатается даже наш гуляка и неуч Паша. А я как работала за городом, так и работаю, и даже опубликовать мне пока ничего не удалось.
Как мне много раз говорили мои институтские педагоги, я была способнее и умнее остальных – и вот я чуть ли не единственная осталась ни с чем. Кто-то мне сказал, что у гончаров есть правило: когда лепишь женщину, надо прежде всего свернуть ей шею…
Приснилось, что я написала книгу и она вышла в красивом издании. Все меня поздравляли, а я лихорадочно пыталась вспомнить, о чем же эта книга. Почему в нашем «счастливом» отечестве сны у людей интереснее, чем их жизнь, даже смерть интереснее, чем жизнь?
Жизнь состоит… А из чего, собственно, она состоит? Родился (плюс). Учился в школе (плюс). Ходил на работу (плюс). Учился в университете (плюс). Снова ходил на работу (плюс). Женился (плюс). Женил детей (плюс за каждого). Еще и еще ходил на работу (плюс и еще плюс). Воспринимал окружающее, как оно есть (большой плюс).
Ваша жизнь состоит из одних плюсов. Вы счастливы? Нет? Вы должны быть счастливы!Хлеб едят, из снега лепят снеговиков. О, что будет, что будет, если есть снег и лепить снеговиков из хлеба!
36
Прошло три года после окончания института. Безрадостным октябрьским утром иду по Чистопрудному бульвару в редакцию «Приложения к "Вечерней Москве"». Хочу дать объявление о продаже виолончели – я ведь теперь на ней не играю, а деньги нужны: у матери диабет и мне все время приходится покупать для нее лекарства. Бульвар неживой и почти безлюдный, под ногами сухой шепот листьев. В бледном окне ресторана, что расположен прямо посреди бульвара, отблески отблесков, рябь утреннего пруда.
На углу встречаю Людмилу, бывшую ученицу СБ.
– Замечательный он педагог, – говорит она. – Ему надо бы писать книги, он зарывает в землю свой талант.
«Может, и зарывает, – думаю, – только где же та земля? Не спрашивайте, на какой почве, потому что на датской».
– И какой интересный человек, – продолжает Людмила, – его можно слушать часами. Все вспоминаю его рассказы о том, как он ездил в Париж…
Кто-то за границу катается… А меня вот из страны не выпустят, я дочь бывшего «врага народа», то есть человек невыездной.
Вообще, я бы хотела другие страны посмотреть, увидеть, например, алтарную живопись в церкви в Изенхайме работы того самого «художника Матиса» – Маттиаса Грюневальда. Нам душно и тесно здесь, в затхлом пруду беспорядочной страны с бездарными правителями, но, может быть, эта «жизнь внутри» – в сущности, благословение для многих из нас. Потому что если разбить плотины и разомкнуть затворы, вся Россия покинет Россию и выбросится на отдаленные берега, подобно исполинскому киту, и океан будет бунтовать, а мелкая рыба плескаться.
В воскресенье, как всегда, иду за продуктами. Спускаюсь на улицу, и в этот момент на крыльце дома напротив возникает Вика. Одета хорошо, на плечи небрежно наброшено модное бежевое пальто. Меня не замечает, переходит на другую сторону улицы и улыбается. Явно идет от СБ.; выражение лица сексуально удовлетворенное… Что ж, по отношению к жизни пара подходящая. К тому же СБ. ей нужен, чтобы с его слов записать пару страниц своей диссертации.
Я все могу понять и простить, вот только почему он приглашает ее и, кажется, не только ее, в эту квартиру, которую когда-то снял ради меня? Какая изощренная месть! Он и сейчас иногда машет мне занавеской и подглядывает за мной через окно – после стольких лет…Боже, до чего все это отвратительно! Он ведь любит гармонию в искусстве, почему же он не может создавать подобную гармонию в собственной жизни? Почему он пишет свою жизнь нерадиво, неразборчиво и фальшиво, как будто это задание по гармонии из-под пера недоучки Паши?
37
Семь лет после окончания института. Моя мать умерла, я осталась совсем одна. Так странно жить в квартире, где не слышатся ничьи голоса и молчание наращивает ватные слои! Говорят, вот в таком же молчании и одиночестве существовал Глен Гульд и ему нравилось такая жизнь. Впрочем, ничего странного: в этой сгустившейся тишине он разговаривал с Бахом!
Типичная последовательность событий: некто при жизни стал богом. Газеты объясняли, почему он бог, потом рассказывали, как он стал богом… Кто-то злобный написал: «Он не бог!» Тут все, у кого еще оставались сомнения, поняли, что он все-таки бог. Потом один умный человек напечатал статью «Всегда ли он бог?». И все поняли, что богом он был не всегда, что часто он им не был, а был вообще неизвестно кем…
И что вы думаете, он перестал быть богом? Да ничуть! Ибо тот, кто был богом хоть на мгновение, уже бог; тот же, кто был человеком хоть на одну слезинку, – еще не человек, но близко, близко…
Приснилось: я в магазине жизненных успехов. Присматриваюсь, навожу справки о ценах. И мне говорят, по-советски, по-магазинному:
– Идите к черту.
И я иду к черту. Шагаю по улице с весьма независимым видом.
– Ты куда? – спрашивают друзья.
– К черту, – отвечаю.