Летучий самозванец
Шрифт:
Глава 18
— Ты мог упасть на клей? — спросила я.
Юра хмыкнул:
— Шикарное предположение! Но нет, не мог.
— Незаметно, — настаивала я. — Шел, шел, споткнулся, шлепнулся на спину, а до этого там разлили…
— И в бензине я не плавал, — перебил меня Юра. — И керосин не пил, и зубную пасту из тюбика не жевал.
— Тюбик, — ахнула я.
Шумаков обернулся.
— Не понял!
— Все хорошо, — защебетала я. — Побегу в нашу каюту, поправлю постель, а ты туда осторожно двигайся.
— Ладно, — согласился Юра. —
Я поспешила в каюту. Кровать лишилась спинки, но не рухнула. Матрас располагался на раскладушке, дерево вокруг нее служило исключительно декоративным украшением. Опасаясь, что Юра передумает и быстро вернется, я начала со скоростью обезьяны, ищущей конфету, рыться в постельном белье. Ведь это я взяла на кухне тюбик со сгущенкой, собираясь полакомиться любимым с детства сладким бутербродом, отвернула крышку… и тут в каюту постучал Юра. Чтобы Шумаков не стал потешаться и обзывать меня первой среди обжор, я быстренько, не подумав о последствиях, сунула тюбик под подушку, причем не свою, а Юрину. И теперь пытаюсь сообразить: завернула я колпачок или забыла? Если упаковка осталась открытой, то содержимое могло вытечь. Но где накидка с кресла, куда я запихнула второй тюбик? Нет ни покрывала, ни сгущенки, пусто.
Я перетрясла одеяла, но ничего не нашла. Внезапно мне стало душно. Дыша, как загнанная собака, я поспешила в коридор, а оттуда на палубу. Даже если я и не закрыла тюбик, то сгущенка не суперклей. Да, при помощи сладкой густой массы можно временно приклеить к себе рубашку или салфетку, но подушка — довольно объемная вещь, вместе со спинкой от кровати она составляет тяжелую конструкцию. Мне пришла в голову очередная глупая идея.
— Эй, — тихо позвал Юра, спускаясь по лестнице. — Можешь объяснить, что происходит?
— Пошли в каюту, — шепнула я. — Зарецкий тебя не узнал, не хочется разбудить когонибудь более сообразительного.
Мы вернулись, я еще раз осмотрела спину Шумакова и рискнула выдвинуть предположение:
— В нашу кровать попал клей.
Шумаков зевнул.
— Есть объяснение, как такое могло случиться?
Я пожала плечами.
— Единственное, что приходит в голову: мебель на теплоходе не самого лучшего качества, она сделана не из массива, а склепана из опилок, спрессованных с какимто вязким материалом. Клеящая субстанция просочилась на кровать, сначала спинка прилипла к подушке, затем подушка — к твоему телу.
— Звучит глупо, — подвел черту Юра, — но за неимением достойной версии придется принять идиотскую. Следующая проблема. У меня между лопатками мотается кусок наволочки. Как его убрать? Хочу предупредить: дергать нельзя, мне очень больно.
— Сейчас схожу в местную кладовку, — предложила я, — поищу там растворитель, на корабле он непременно есть, здесь полно крашеных деталей.
— Угу, — пробормотал Юра и плюхнулся на матрас, — возьму пока твою подушку.
Я, уже в который раз за эту беспокойную ночь, вышла в коридор и на цыпочках отправилась в ту часть теплохода, где располагались на нижнем уровне спальни команды. Помню, официант Антон выходил из двери в самом конце узкого коридора
Темнокоричневые полированные двери закончились, красивая синяя дорожка с рисунком, завернув за угол, сменилась дешевым ковровым покрытием экономичного серого цвета. Я остановилась около створки и, не колеблясь, дернула ее, ожидая увидеть небольшую каморку с вениками, швабрами, ведрами и бытовой химией. Но перед глазами возникла небольшая кровать, привинченная к стене, и подобие крохотной тумбочки.
— Пожалуйста, — умоляюще сказал тонкий голосок. — Я не виновата! Она сама все придумала! Я ничего не знала! Поверьте!
Маленькая щуплая девушка, до подбородка закутанная в одеяло, заплакала так горько и безнадежно, что я испугалась, вошла, захлопнула дверь, села на жесткую постель и хотела погладить Светлану по голове.
Воспитанница Кати отпрянула в сторону и стукнулась о стену каюты, которая была мала даже для кошки.
— Плиз, плиз, плиз, — частила она. — Екатерина Максимовна, поверьте! Разве я могу вас обмануть? Ничего я не знала о Лизкиных планах!
Лишь услышав имя Самойловой, я сообразила: девочка находится в состоянии шока, неудивительно, что ее нервная система дала сбой. Обе подруги, Ирина и Лиза, в морге. Светлана не знает о смерти воспитанниц, но ее, наверное, испугало сообщение о карантине. Бедная девочка, о ней все забыли, никто не позаботился о сироте. Однако Катя не столь уж и милосердна: взяла ребенка на прогулку по реке и абсолютно им не занимается.
Я попыталась обнять Свету.
— Тише, милая, все хорошо!
Но девочку затрясло, как мышь, попавшую в грозу, она натянула одеяло на голову и зашептала:
— Екатерина Максимовна, я не Лиза! Я на такое не способна! Я в первую очередь вас люблю! Вы для меня мать родная! Честное слово! И Василия Олеговича обожаю! Но вас больше!
Я осторожно погладила ее сквозь тонкую байку.
— Сделай одолжение, сбрось одеяло и объясни мне, почему ты нервничаешь. Может, я тебе помочь смогу?
Край застиранного старомодного пододеяльника с большим круглым вырезом посередине приподнялся.
— Вы кто? — донеслось из норки.
— Виола Тараканова, — представилась я, — подруга Юры Шумакова.
— Не Екатерина Максимовна? — допытывался испуганный голосок.
— Конечно, нет, — терпеливо уточнила я.
Светлана села.
— Вы писательница! Вас еще както подругому называли в столовой.
— Арина Виолова. Но это не настоящее имя, а псевдоним.
— Что? — не поняла Света.
— Псевдоним, — повторила я непонятное ей слово. — Иногда литераторы ставят на обложках книг выдуманные фамилии.
— Вспомнила, — кивнула Светлана. — Пока вы не приехали, мы сидели на палубе в шезлонгах. Женщина, у которой дочка психическая, сказала: «У нас здесь скоро появится звезда, Арина Виолова, ее даже члены правительства читают». А Екатерина Максимовна ответила: «Отрадно узнать, что наши министры грамотные люди, но если они увлекаются Виоловой, понятно, по какой причине в России постоянный кавардак. Убогие книжонки обожают только нищие духом».