Летящий и спящий (сборник)
Шрифт:
так и будет ходить хоть полгода
а заставить тоже невозможно
сердце бьется твердо слава Богу
и такая в ней жилистая сила
что еще потягается потянет…
а как жизнь рассказывать станет:
лагерь коммуналка Россия…
наша дорогая Россия Михайловна
СТАРОЕ ГНЕЗДО
обрюзглую бандершу старую проститутку
рак защемил между ног
так и сидит раздвинув
встать не может
лапища между тем на телефоне
и когда приходит к ней абрикосово-дынный бай
и хочет бай-бай
с какой-нибудь зойкой
сразу слетаются бабочки со всей Москвы —
и маршируют по квартире в неглиже
как солдаты под барабан
мамочка деток продает:
«они всё умеют делать! всё!» —
и себя не забывает
сует за пазуху между мясистыми
радужные — лучше зеленые
а когда голые смуглованы гоняются с торчащими
за притворно визжащими
(обычно замужними) женщинами
она опрокидывает очередную рюмашку —
всё не так внизу болит —
и вспоминает Мишу-армянина
была молодая —
за Мишу-армянина была готова на всё!
деликатный и нахальный (вот что нравится женщинам)
не просто — брал с оптимизмом с выдумкой
Миша-армянин
и теперь иногда приезжает —
наведывается
седой и костисто-горбатый
знакомо сверкая глазами
и она посылает ему в комнату
из кухни где ее штаб
лучшую девушку
ОКРУЖАЮЩИЕ
1
окружающие меня постоянно прикидываются:
то сумасшедшей с двумя облезлыми собачонками
то татарским семейством на шестом этаже —
в лифте все поднимаются вверх
и там размножаются…
то кучерявым поэтом из Киева
обязательно надо ко мне
по дороге в Швейцарию…
вздрагиваю от телефонного звонка —
человек без лица
уверяет что я его знаю
в квартиру въезжает большой чемодан
из Парижа —
дочь моя виновата — прислала
и в теченье трех дней
разбирают посылки и тряпки —
уносят
а чемодан-чудовище остается у нас
новым жильцом…
вдруг в полутемном подъезде —
сколько вас тут?
никого…
Москва ежедневно тасует передо мной
скорее всего одни и те же лица
и вдыхаешь их флюиды их тревогу…
всюду люди толкутся — многие безо всякой цели
тесно мне от окружающих меня! тесно!
человеческое месиво
лезет из мясорубки лезет…
2
смотреть вниз — на рябую блескучую сталь
смотреть вверх — на бегущее сырым наброском небо
на том берегу майская зелень разных тонов
желтая голубая…
если и встретишь кого —
пенсионера в коричневых шароварах
с обветренным глинистым куском лица из-под шарфа
засупоненного
оседланного своим рюкзаком
как бесформенным карликом
равнодушно с ним поздороваться
возможно познакомиться
нет не возражает
нет не раздражает
на той стороне далеко за лугами неявственный лес
вон там
не там левей
нет не там
видите белеет
между двумя редкими верхушками
да между сосной и осиной
видите купол
ну вот наконец
это Архангельское
ПРЕМЬЕРА
плоское фойе 60-х
с низкими столиками и буфетами
со знаменитостями и незнаменитостями
разрозненно как бы не замечающими
ниже по широкой ковровой лестнице —
на первый —
ряды вешалок
между которыми
еврей похожий на директора
как у себя дома
в подвале у неоновой стойки
полная девушка лет пятидесяти
в разных ракурсах как на экране
мне — коньяк
Миле — шампань-коблер
раздвинулись дверцы лифта
мы уже опускались
какие-то металлические шкафы и стояки
сжал ее руку
спокойно спокойно
испуганно потянула меня
пойдем отсюда
но там была маслянисто-глянцевитая стена…
сразу стала отдаляться уменьшаться
Мила! Мила!
А Мила не больше орешка
вспыхнула искрой — и погасла
Боже! как стало жарко
одежда и плоть истаивают на мне
надо успеть
надо попасть на премьеру
непременно надо
пропустите меня пожалуйста
да стоит ли так спешить?
лысый еврей-гардеробщик
распахнул занавеску — впустил:
ослепительно черная
бархатная слегка покалывающая
иглами света
мы летели с кресел
непомерно вытягиваясь излучаясь
в искривляющийся
живыми горящими красками
гигантскими фигурами и лицами
(я бегу стреляю толкает в грудь умираю)
и все это одновременно —