Лев и Аттила. История одной битвы за Рим
Шрифт:
— Это помощь Господня! — возрадовался святой отец.
Стенобитные машины нанесли еще несколько ударов в дрожащие стены, готовые вот-вот рухнуть. К счастью, больше сотрясений не последовало. Гунны оставили тараны и поспешно отступили от стен Аврелиана. К городу приблизилось соединенное войско, ведомое вестготом Теодорихом и Флавием Аэцием.
Оплошность прорицателя
Едва Аттила увидел подходящие войска противника, он мгновенно оценил свою будущность при возможном столкновении. Малое пространство между городом, рекой и лесом совершенно не подходило для действий конницы. А потому, нисколько не беспокоясь о собственном самолюбии, не обращая внимания
Путь войска гуннов лежал на восток; вестготы, франки, римляне уже подумали, что враг бежит без сражения. Надежды эти теплились в течение целой недели: союзникам не слишком хотелось меряться силами с противником, не знавшим поражений, и гунны отступали мирно, не пытаясь нападать на авангард римлян и вестготов, плетущийся в их хвосте. (Все время в небольшом отдалении Аэций шел следом за войском гуннов.) Аттила остановился спустя семь дней, как только вступил на поле, более всего подходящее для битвы. То была огромнейшая равнина к юго-западу от города Труа. Именовалась она Каталаунскими полями.
Гунны с подвластными им народами заняли правую сторону равнины; римляне и вестготы к вечеру того же дня начали ставить лагерь на левой ее стороне. Между двумя армиями находился холм. Оба военачальника его заметили и оценили, прежде чем на землю окончательно спустилась тьма. Верный союзник Аттилы — король гепидов Ардарих — напросился поставить на возвышенности свои войска. (Бедняга представить не мог, что будет стоить его войску воплощение, казалось бы, несложного замысла.)
Аттила решил, что не следует откладывать эту затею до утра, тем более нашелся добровольный исполнитель и нет нужды привлекать гуннов для нелюбимых ими ночных дел. Едва стемнело, как двадцать тысяч воинственных гепидов, стараясь по возможности не шуметь, двинулись в направлении холма.
Злосчастную возвышенность не мог оставить без внимания и опытный Аэций. От его войска отделились отряды франков, прекрасно знавшие здешние места, и принялись исполнять приказ, который и им не представлялся сложным. На вершине холма гепиды и франки встретились.
Луна не видела столь жестокой битвы за все время своей власти на небе. Ночное светило предпочло закрыться от безумствующих на холме людей черной тучей. Во мраке франки убивали франков, гепиды совершали не менее жестокие ошибки. Ардарих приказал трубить сигнал отхода, чтобы уберечь остатки своего войска, покинули холм и франки, не пожелавшие проводить остаток ночи на мертвых телах. Ничейная возвышенность покрылась трупами, пропиталась кровью, но так и осталась ничейной.
На месте ночного боя осталось пятнадцать тысяч мертвых тел, долго еще израненные воины ползли к своим лагерям. Ардарих не сдержал слез при виде картины, открывшейся с первыми лучами восходящего солнца.
Ранним утром у шатра Аттилы разложили свои принадлежности гадатели. Несколько овец, не имеющих внешних изъянов, было зарезано на камне, напоминающем мельничное колесо. Главный прорицатель сидел перед жертвенником, сложивши руки на груди. Наконец, ему понесли внутренности животных. С невозмутимым видом он осматривал печень, легкие; разглядывал жилки на костях, тщательно очищенных от мяса.
Свои выводы прорицатель был обязан изложить только Аттиле, и никому иному. Однако в войске имелись люди, которые пытались читать по лицу гадателей. В один миг им показалось, что прорицатель обрадовался некоему рисунку на овечьей печени.
— Небо обещает нам победу! — воскликнул один из наблюдателей за прорицателем.
И тотчас же войско принялось радоваться, словно эту победу уже одержало. Под крики гуннов главный гадатель отправился в шатер Аттилы:
— Напрасно ли радуются воины? — пытливым взглядом Аттила изучал лицо вошедшего. Не нашедши на нем ни следа радости, военачальник произнес: — Интересно, что дало повод им для восторга? Ты обманул моих воинов, колдун?
— Гунны не смогут разбить и уничтожить врага в битве, которой жаждешь ты. — Прорицатель рассказал Аттиле только то, что видел. Обмануть предводителя гуннов было почти невозможно, пытаться это сделать — крайне опасно. Ложь Аттила ненавидел более, чем врагов.
— Нас ждет поражение?! — великий гунн отказывался верить тому, чего не мог даже представить в самых плохих мыслях.
— Не совсем…
— Понятно. Сражение не закончится победой ни для меня, ни для Аэция…
— Но, оба войска потеряют много воинов, — закончил мысль Аттилы прорицатель.
— Так, значит, все напрасно?! Собрать огромное войско, привести его в Галлию, для того чтобы уйти, оставив в этой земле множество храбрецов?!
— Печень одной овцы показала благоприятное для тебя событие, которое сильно омрачит врагов. В сражении погибнет верховный вождь противной стороны, — сообщил гадатель, когда ему стало ясно, что Аттила все равно не покинет Галлию без битвы.
— Смерть Аэция — это наша победа! Пусть уйдет в мир теней половина моего войска, но только вместе с ним. Не долее как через месяц после смерти Аэция Западная империя будет принадлежать мне, а Валентиниан займет место в железной клетке в обозе гуннов.
— Твое войско готово драться, — произнес вслух свои мысли колдун, — что было ясно до того, как первое обреченное животное коснулось жертвенного камня. Когда я изучал печень овцы, видимо, обрадовался ее состоянию. Воины решили, что я увидел победу гуннов в предстоящей битве, и теперь желают ее немедленно. Что ж, удача сопровождает людей, не знающих страха, и даже небесные силы опасаются стоять у них на пути!
Построение гуннского войска было незатейливым; при таком обилии воинов все должно быть просто и понятно, дабы хитрости не стали причиной путаницы. В центре строя находился Аттила в окружении храбрейших преданных гуннов. Могучие богатыри, сверкавшие римскими доспехами, шлемами и щитами, добытыми в боях, были подобны передвижной стене из железа. При одном взгляде на отборных воинов у врагов исчезала и тень надежды добраться до гуннского вождя. Далее следовали всадники, вооруженные не мечами, но только луками. Впрочем, средство, которое римляне использовали в основном для охоты и мужских игр, но не в битвах, в руках кочевников превратились в страшнейшее оружие, и при стрельбе они не знали промаха. Гуннский лук, отличавшийся невероятной убойной силой, был желанной добычей римлян. Однако они не смогли ни воспроизвести в точности главное оружие гуннов, ни научиться хотя бы сносно им владеть. Некоторые воины были вооружены арканами — простая веревка сеяла в рядах противника не меньший ужас, чем дальнобойный гуннский лук. Когда проезжавшие мимо всадники выхватывали из строя лучших воинов вместе с оружием и тащили по земле, пока за пленниками не начинала тянуться кровавая полоса, это действовало угнетающе на войско противника.
Крыльями строя Аттилы стали войска множества народов, названия некоторых из них не знал даже предводитель гуннов. Самыми многочисленными союзниками гуннов были, конечно же, остготы. Их привели три брата: Валамир, Теодемир и Видемер, принадлежавшие к могущественному королевскому роду Амалов — более древнему, чем род Аттилы. По другую руку правителя гуннов расположился со своим народом Ардарих, "славнейший тот король бесчисленного полчища гепидов, который, по крайней преданности своей Аттиле, участвовал во всех его замыслах" (как сообщает гот Иордан). Взвешивая на чаше воображаемых весов значимость и необходимость каждого союзника, проницательный Аттила более всех любил Валамира и Ардариха. Но если для прямодушного Ардариха было достаточно случайной похвалы, то король остготов славился умением распутывать сети коварства и умел отличить лесть от искренности.