Лев на лужайке
Шрифт:
— Секретариат «Зари» держится на тебе, Леня! Я не знал, что делать, пока ты не пришел в секретариат. Давайте выпьем за Леонида, как за небывало крепкого работника.
Мы выпили за «небывало крепкого работника», но это не изменило соотношения сил за столом. Кто кем был, тот тем и остался! Нина откровенно льнула ко мне, блондинки обихаживали Когиновича, а Ушакову — шиш на постном масле в лице кислосонной брюнетки.
… Забегая вперед, скажу, что после вечера в ресторане «Советский» Ленечка Ушаков возненавидит Вальку Грачева; он по вине Валентина Грачева одиноко уедет на дребезжащем такси
… Я сказал Нине:
— Может быть, исчезнем?
Она шепотом ответила:
— После танго.
— Так смотаемся?
Она прижалась щекой к моей щеке?
— Смотаемся, Никита, немедленно смотаемся!
Возвращаясь после танго к столу, чтобы бросить деньги на расчет, я подумал, что не буду добиваться постели в Нининой однокомнатной квартире, что, пожалуй, «пороманю» с нею, пока моя Нелли Озерова проводит недели в мебельных магазинах, обставляя квартиру, полученную ее «господином научным профессором».
Мы с Ниной вышли под звезды и лунищу, мы попали в прохладу и благодать, нам приветливо светили зеленые огоньки такси, недорогих до Кропоткинской улицы, а то у меня просто не оставалось денег. Я же говорил, как трудно было с ними, проклятыми.
… Впоследствии, вспоминая это время, я не смогу понять, каким это образом умудрялся бросать пятьдесят рублей на ресторан «Советский»? С годами и с увеличением заработков я не буду бросать деньги налево и направо, не захочу — таков закон богатения…
Возле дома Нины мы немного постояли, несомненно, ей была понятна моя игра, и она была благодарна, что я не тащусь за ней в дом.
Я сказал, глядя в небо:
— Любые слова сейчас покажутся пошлыми, Нина, и хорошо, если вы это понимаете.
Она сказала:
— Понимаю.
Я продолжал:
— Тогда будем молчать, если есть о чем. Ночь на самом деле преотличная. Стихотворная ночь!
— Вон мое окно! — сказала Нина и показала на шестой этаж. — Как-нибудь приглашу вас на чашку кофе.
— А давно вы живете одна, Нина?
— Недавно! Я как-то поссорилась с мамой. Вот дядя и помог мне быстро купить квартиру…
Однокомнатные квартиры, особенно на Кропоткинской улице столицы, на мостовой не валялись, и мне стало, конечно, интересно, кто этот дядя, умеющий быстро доставать однокомнатные квартиры.
— Вы его наверняка не знаете, — ответила Нина, — он не так давно переехал в Москву из Черногорской области…
Я, конечно, понял, о ком идет речь, но все-таки торопливо спросил:
— А вам полагается по закону жилая площадь?
— Естественно.
Я торжественно произнес:
— Тогда вашего дядю зовут Никитой Петровичем Одинцовым.
Нина поразилась:
— Вы знаете моего дядю?
— И довольно хорошо!
… О, будь благословенна статья некоего Сиротенко, приведшая меня в ресторан «Советский» и познакомившая с Ниной Горбатко — племянницей Никиты Петровича Одинцова. Отныне умница Нина станет связующим звеном, через нее будут передаваться поклоны и поздравления, она мне будет приносить приглашения в дом и на дачу Никиты Петровича Одинцова, так как в этот — «болотный» —
— Ваш дядя — человек замечательный! — радостно сказал я Нине. — Это вам говорит Никита Ваганов, тот Никита Ваганов, который опубликовал полосу, то есть пятиколонник, о лесной промышленности Черногорской области…
Она нахмурила лоб, потом воскликнула:
— Ах, вот как! Вспоминаю. Вас дядя назвал «журналистом от бога».
— Он так и сказал?
— Не так! Он произнес панегирик. — Она удивленно протянула: — Почему, интересно, я забыла, что речь идет именно о Ваганове?
— А дядя, наверное, не называл фамилию. Меня он иногда зовет Никитушкой Вторым, говоря, что не по степеням, а по возрасту делит на первого и второго. — Я радостно рассмеялся. — Как мы с ним играли в преферанс!
— Ох! Об этом тоже знаю! Он вас величал Бандитом с Кривым Ножом!
— Совершенно точно!
… Судьба, сама судьба руководила мной, когда я в первый вечер, нравясь Нине чрезвычайно, не полез целоваться и обниматься, не стал проситься в ее квартиру, чтобы изменить жене и Нелли Озеровой. Все это произойдет позже и кончится для меня позорно: у нас ничего не получится, и, глядя в потолок, Нина печально скажет: «Мы — разные механизмы!» Я уже ждал отставки, но Нина только поцелует меня, и мы останемся нежными друзьями практически навсегда. А в то утро она шептала, счастливая: «Да разве в этом дело? Ох, боже мой! Я люблю тебя, Никита».
Я влюбил в себя Нину на долгие-долгие годы, сделался необходимым, удовлетворяя тоску женщины по любви. В самом расцвете нашей дружбы с Ниной Валька Грачев — конечно, он! — положит на мой стол роман Мопассана «Милый друг». Я замечу: «Дурачина и невежда! Мопассан поверхностно написал свой знаменитый роман!» Они мелко пахали, эти ребята типа Вальки Грачева, не знающие нюансов…
Я оживленно сказал Нине:
— Как говорится в песне: мы будем петь и смеяться, как дети.
Она хорошо рассмеялась, умница этакая:
— А вы, Никита, еще и забавный!
— Будешь забавным, если читатели, эти значительно идейно и художественно выросшие за последние годы читатели, заметили, что имя Никиты Ваганова стало сходить со страниц газеты…
… Два с половиной года протрубил я в должности литсотрудника промышленного отдела, два с половиной года работал за медленного, как осенняя муха, Илью Гридасова, изрекающего свои бесконечные «можно»; два с половиной года я приласкивал Ленечку Ушакова, родственника могущественных людей; два с половиной года почти на все праздники бывал приглашен или Ниной Горбатко, или самим Никитой Петровичем — нет разницы.