Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940
Шрифт:
27. Порш Николай,
28. Потресов Александр Иванович,
29. Потресова Екатерина Александровна,
30. Рейн-Абрамович Роза Павловна,
31. Рейн-Абрамович Марк Рафаилович,
32. Седов Лев Львович,
33. Седова Наталья Ивановна,
34. Троцкий (Бронштейн) Лев Давыдович,
35. Шифрин Александр Михайлович,
36. Шишкин Матвей Дмитриевич,
37. Югов-Фрумсон Арон Абрамович».
Разумеется, весь этот длинный список, как и все постановление, публиковались ради номера 34 — Троцкого. Количество Бронштейнов, лишенных гражданства, резало глаз (видимо, Сталин дал указание лишить советского гражданства всех живших за границей Бронштейнов). Дочь Троцкого Зинаида давно уже носила фамилию мужа и по документам была Зинаидой Волковой, но в список тоже попала как Бронштейн. Ну и конечно же, стыдливо потупив глаза, читатели не могли не обратить внимание, что большинство «контрреволюционеров», лишенных гражданства, были евреями, хотя вслух эта тема не обсуждалась, все делали вид, что не замечают этого нездорового и статистически невозможного соотношения русских и еврейских имен.
Больше всего Троцкого возмутил не сам факт лишения его гражданства и даже не лишение гражданства членов его семьи, а то, что его поставили в один ряд с… «контрреволюционерами» меньшевиками. 1 марта Троцкий направил ЦИК СССР открытое письмо с протестом против
236
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1932. № 27. С. 1–6.
Письмо Троцкого о переступающем лужу рабочем сопровождалось коллективным заявлением «большевиков-ленинцев» о том, что лишение Троцкого советского гражданства облегчает планируемое белогвардейцами покушение на него. В этом смысле, говорилось в заявлении, существует единый фронт Сталина с белым генералом А.В. Туркулом [237] , который якобы руководил операцией по убийству Троцкого [238] . Выбор авторов заявления пал именно на генерала Туркула, поскольку в конце октября 1931 г. в германской коммунистической газете «Ди роте фане» появилось сенсационное сообщение о том, что бывший белый генерал эмигрант Туркул готовит покушение на Троцкого, Горького и Литвинова [239] . Сообщение это сильно смахивало на оперативную разработку ОГПУ, провокацию. Имена Горького и Литвинова названы были для маскировки. Реальную роль Туркула во всей этой истории в тот период понять было сложно. Последний несколько раз весьма резко высказывался против Троцкого — большевика и предателя родины (имея в виду, наверное, дореволюционную Россию). Но если бы Туркул действительно собирался организовывать убийство Троцкого, он воздержался бы от проклятий по его адресу.
237
Т у р к у л Антон Васильевич (1892—1957) был одним из наиболее видных организаторов вооруженного Белого движения. Командовал рядом частей и соединений Добровольческой армии Деникина. Последний командующий Дроздовской дивизией. С 1920 г. находился в эмиграции в Болгарии, Франции и Германии. Во время Второй мировой войны сотрудничал с нацистами, но к ответственности не был привлечен, может быть именно потому, что являлся советским агентом. После войны опубликовал книгу воспоминаний. Туркул похоронен под Парижем на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.
238
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1932. № 27. С. 6–8.
239
Die Rote Fahne, 1931, 31. Oktober.
Разгадка этого ребуса появилась много позже. В 1973 г. в биографической справке, составленной Юридической комиссией Сената Соединенных Штатов, касающейся советского разведчика Орлова, бежавшего в США и давшего этой комиссии показания, было указано (видимо, со слова самого Орлова), что Антон Туркул являлся агентом НКВД [240] .
К февралю 1932 г. почти никто из списка лишенных гражданства не планировал возвращаться в Советский Союз, пока там правит Сталин. Это относилось и к Троцкому, и к его жене, и к сыну. С бюрократической точки зрения лишение национального (в данном случае советского) паспорта создавало для лишенцев определенные трудности в смысле прав на жительство в тех странах, где они находились. 22 марта у Льва Седова в Берлине немецкой полицией (и так за ним пристально следившей, как за революционером, с одной стороны, и врагом советского правительства — с другой) был произведен обыск. Полицейские держали себя грубо и, как показалось Седову, готовились к его депортации из Германии, забирали то, что представляло для них интерес на случай высылки Седова, например его адресные книги [241] . К этому времени Седов окончательно расстался с оставленной в Москве женой и постановление от 20 февраля воспринял скорее с облегчением, как если бы получил документ об официальном разводе.
240
Был ли Сталин агентом Охранки?: Сборник статей, материалов и документов / Ред. — сост. Ю. Фельштинский. М.: Терра — Книжный клуб, 1999. С. 52 (в издании 2012 г. — с. 54). Через несколько лет, в декабре 1938 г., на суде в Париже над разоблаченной советской шпионкой русской эмигранткой певицей Н.В. Плевицкой, женой другого советского агента — генерала Н.В. Скоблина, комиссар Судебной палаты Франции Рош заявил, что среди имеющихся у него документов есть и материал, указывающий на то, что Туркул готовил покушение на Троцкого. Может ли это означать, что Плевицкая и Скоблин знали о том, что Туркул был советским агентом?
241
Архив Троцкого. Фонд 13.1. Т-5762.
Психически неуравновешенная Зинаида, в октябре 1931 г. отправленная на лечение в Германию, в феврале 1932 г. находилась вместе с братом в Берлине. Для нее лишение гражданства означало, что она больше никогда не сможет вернуться в Ленинград и увидеть свою мать (А.Л. Соколовскую) и дочку Александру. Постигший Зину удар обострил душевную болезнь, которой она страдала уже в течение нескольких лет и симптомы которой то почти полностью исчезали, то возвращались с новой силой. Она проходила по рекомендации отца, уверовавшего в силу психоанализа, курсы психотерапии у известного германского психиатра Артура Кронфельда, являвшегося в это время профессором Берлинского университета, но занимавшегося также частной практикой. Придерживавшийся социалистических убеждений ученый не очень хорошо разбирался в действительной ситуации в СССР и в статусе и репутации Троцкого и рекомендовал Зинаиде скорейшее возвращение на родину и возобновление трудовой деятельности в стране социализма. Сам Кронфельд, как еврей, после прихода в Германии к власти нацистов был лишен права преподавать в университете и эмигрировал в Швейцарию, где попытался получить убежище. Но швейцарцы ему отказали, как левому социатисту. Тогда Кронфельд эмигрировал в СССР, запросил там политическое убежище, стал преподавать. В 1941 г., как эмигранта из Германии, его стали преследовать; он был лишен работы и в состоянии депрессии, опасаясь ареста, покончил жизнь самоубийством.
Письма Зины Льву Давидовичу и Наталье Ивановне — яркое свидетельство не только болезненного состояния, но и душевных терзаний — горючей смеси любви к отцу, стремления оказать ему помощь, беспокойства за сына Севу, который оставался в Турции, тоски по дочери, остающейся в Москве, опасений из-за неясности общей ситуации в Германии, где к власти рвались национал-социалисты, осознания собственной душевной болезни… Зинаида собиралась отправиться в СССР через Турцию, чтобы забрать Севу [242] , о чем сообщала отцу. Ее трезвые письма сменялись истеричными посланиями. 8 декабря 1931 г. она писала отцу: «Милый, родненький, то есть самый что ни есть любименький мой крокольдиченочек! Хотя я знаю, как ты сильно, как ты ужасно, как ты чудовищно, как ты непроходимо [занят] писанием своего проклятого тома (наверное, даже по ночам над ним корпишь!), но все же… снизойди к моему болезненному, а главное истерически-нервному состоянию: выслушай ты меня один раз за тридцать лет внимательно и терпеливо… до конца. Предупреждаю: стала страшно болтлива».
242
Архив Троцкого. Фонд 13.1. Т-5757, Т-5763.
И тут же следовала масса политических вопросов: придут ли «фашисты» к власти, и как ведут себя социал-демократы, и что представляет собой Тельман. И наконец: «Караул! Что все это означает и откуда все это взялось?» Зина осознавала, что у нее случались галлюцинации, она их запоминала и довольно подробно анализировала прямо в письме [243] .
Зинаиду очень расстраивали встречи с братом Львом. Он относился к сестре по-родственному, терпеливо и сдержанно-тепло, стремился по возможности облегчить ей условия существования, но занят он был до крайности, что отмечала сама Зинаида: «Лева много работает. Три ночи вовсе не ложился». Но тут же она давала выход своему чувству раздражения (видимо, взаимное чувство раздражения развивалось и у Льва, так как Зина не понимала, что она «крадет» у него драгоценное время). Она писала отцу, что лучше ей Леву не видеть, что они очень разные люди, что после каждой их встречи у нее припадок нервного расстройства; и тут же высказывала ни на чем не основанное предположение, перенося на брата собственный опыт самоанализа, что у него какое-то нервное заболевание [244] .
243
Там же. Т-5756.
244
Там же. Т-5758.
Во второй половине декабря 1931 г. Зине стало лучше. Она осознала, что перенесла тяжелую душевную болезнь, из которой «благополучно вылезла». «Но выбраться из этих дебрей было нелегко, — писала она, — и сейчас я чувствую себя неск|олько] побитой. Трудней всего было найти достойную формулу перехода к очередным делам». Она просила отца проявить снисхождение к ее болезни, помочь ей встать на ноги. Она опять писала о своем намерении возвратиться в СССР [245] .
245
Архив Троцкого. Фонд 13.1. Т-5759.
После февраля 1932 г., в связи с лишением гражданства и под впечатлением катастрофического развития событий в Германии, состояние Зинаиды вновь резко ухудшилось. Она пыталась выполнять указания отца по сбору материала из германских газет и других источников, но из писем чувствуется, что эти задания ей давали, чтобы «отвязаться», в качестве своего рода «трудотерапии». Да она и сама это отлично понимала. «Как ясно для меня из полученного мною письма, — сообщала она в ответе от 26 июля 1932 г., — список глав книги [Бернарда] Шоу, посланный мною, не нужен. Ну и ладно». В другой раз Зина забыла, какие материалы она уже послала отцу, и боялась, что будет делать повторные записи, почему просила прислать ей перечень полученных материалов. «Опять проклятая рассеянность!» — писала она, но страстно желала быть максимально полезной и считала, что выполняет исключительно ответственную работу. «Какие это сладкие слова: «Много дела!» Самые сладкие на свете», — с гордостью писала она отцу 22 октября, информируя об отправке ему очередной крупной партии выписок. Но отношения с отцом и братом оставались крайне неровными и чреватыми неприятностями. 1 февраля 1932 г. она обращалась к отцу с покаянием по поводу «чудовищных писем», которые писала в состоянии «помраченного рассудка», причем видно было, что это — реакция на письмо Льва Давидовича сыну, в котором высказывалось явное раздражение поступками Зины [246] .
246
Там же. Т-5765, Т-5768, Т-5767, Т-5760.
В первые дни после лишения гражданства Зинаида вела себя более или менее адекватно. 26 февраля 1932 г. она писала Н.И. Седовой, которой всячески пыталась продемонстрировать свое доброе отношение, зная, что та относится к ней с подозрением: «Вчерашняя «Правда» принесла страшный удар: не впускают в СССР!» Она, однако, полностью не осознавала еще своего нового положения и собиралась обратиться с каким-то ходатайством в советское консульство. 11 апреля Зинаида действительно побывала в консульском отделе полпредства СССР. Путем элементарного обмана у нее отобрали советский заграничный паспорт: сначала попросили дать паспорт для совершения какой-то мелкой формальной операции, но затем вручили бумагу, что на основании постановления от 20 февраля 1932 г. паспорт у нее конфискован [247] . При наличии постановления за подписью Калинина о лишении гражданства бюрократы из советского полпредства все еще верили к силу паспорта и стремились его отобрать, будто по нему действительно можно было беспрепятственно въехать в страну, называемую Советским Союзом.
247
Архив Троцкого. Фонд 13.1. Т-13558, Т-13568.