Лев Троцкий

Загребельный Павел Архипович

С 1921 года большевики принялись наводить порядок в экономике. Трудовыми армиями и принудительным трудом, «военным коммунизмом» дело не поправить. Иначе голодные массы сметут кремлевских вождей и Кронштадт покажется детским лепетом. Решили дать немного свободы частному капиталу, ввести новую экономическую политику, НЭП. Параллельно вожди продолжают интриговать друг против друга. Главная мишень – предреввоенсовета, популярности которого завидуют и остерегаются. Начиная с 1921 года, сначала под руководством Ленина, а после ухудшения его здоровья – Сталина, Троцкого медленно, но верно лишают полномочий. Дело это было непростое, требовало терпения и присущей большевикам двуличности и конспирации.

Однажды Сталин возмутился, что на страницах «Правды» Ленин заявил об отсутствии у него разногласий с Троцким по крестьянскому вопросу. Молотов свидетель, что Коба пришел к Ленину выяснять

отношения. Ленин ответил: «А что я могу сделать? У Троцкого в руках армия, которая сплошь из крестьян. У нас в стране разруха, а мы покажем народу, что еще и наверху грыземся». В 1921 году два члена Политбюро, Ленин и Каменев, и кандидат в члены Молотов отправились под Москву на бывшую дачу капиталиста и спонсора большевиков Морозова. Там отдыхал от неустанных забот о судьбе вверенных ему Петрограда и Коминтерна Зиновьев. Судили-рядили, как насолить Троцкому, и придумали ловушку, которая прочно вошла в арсенал подковерных интриг при советской власти: бросили его на село, назначили по совместительству председателем Московского треста совхозов. Ленин потирал руки: «Попробуй в сельском хозяйстве что-нибудь за один год-то сделать! Ничего нельзя!» Предреввоенсовета не растерялся, нашел толкового специалиста, который в 1918 году отвечал в Совнаркоме за сельское хозяйство, и назначил своим заместителем. Повода ускорить опалу не дал. А с сельским хозяйством у нас непорядок и по сей день, что с Троцким, что без него.

Диктатура партии, отвоеванная у собственного народа в гражданскую, процветала. Никто этого особенно и не скрывал. Томский, член Политбюро и руководитель профсоюзов, говаривал под бурные аплодисменты: «Нас упрекают за границей, что у нас режим одной партии. Это неверно. У нас много партий. Но в отличие от заграницы у нас одна партия у власти, а остальные в тюрьме».

В 1921 году Пленум ЦК собрался для обсуждения НЭПа. За большим столом заседали два канонизированных вождя и около 20 вождей рангом поменьше. Молотов, как ответственный за редактирование текстов всех постановлений, по обыкновению занял место рядом с Лениным. Напротив, через несколько человек – Троцкий. Ленин пишет Молотову записку: «Будете выступать – выступайте как можно резче против Троцкого! Записку порвите». Молотов берет слово и, забыв о хозяйственной повестке пленума, принимается костить персонально Троцкого. Тот не лезет за словом в карман: «На каждое дело есть свой Молотов!» Вскакивая и теряя самообладание, сам переходит на личности, набрасывается на Молотова. Ленин только этого и ждал: в своем заключительном выступлении корит за несдержанность и ошибки товарищей и объясняет, в чем они не правы. Следует признать, НЭП оказался достаточно эффективен. К середине 1920-х советская экономика достигла уровня 1913 года в промышленности и сельском хозяйстве. Госбанк ввел в обращение червонец, банкноту в 10 рублей, обеспеченную золотом. Но главный порок – огромное отсталое сельское хозяйство и технологически устаревшую промышленность – эволюционно победить было невозможно. СССР оставался сырьевым придатком мирового хозяйства.

Быстро в 1920-х возродилась и бюрократия в худшем понимании этого слова, племя ответственных работников продолжило дело царских хамелеонов. В архивах сохранились жалобы шахтеров на вновь назначенного руководителя объединения «Арктик-уголь» – трех шахт на острове Западный Шпицберген. За плечами «фундаментальное» дореволюционное образование – ученичество в переплетной мастерской. В 1920–1921 годах товарищ уже вырос: он старший следователь в киевской ЧК. Потом попросился на другой участок, ссылаясь на больные нервы. Его отправили руководить животноводческим совхозом, где он ровным счетом ничего не понимает. Потом – на Шпицберген. И о добыче угля он ничего не знает. По прибытии с материка первого парохода с провизией рабочим объявляет сухой закон. Ящики с водкой, вином, шампанским, коньяком опустошает на троих с секретарями парткома и месткома. Кстати, в 1920-х примерно таким образом пробивался на аппаратные высоты Хрущев, униженно испрашивая у Кагановича синекуры. В 1957 году доброта «воздастся» железному наркому «сторицей».

С 1921 года Троцкий, оставаясь во главе вооруженных сил, много внимания уделяет «культурному строительству», содействует изданию переводов Фрейда. К нему за защитой обращается Виктор Шкловский. Уходит из кабинета с запиской: «Податель сего арестован лично мною и никаким арестам более не подлежит». Правда, в 1922 году классик российского литературоведения благоразумно решил переждать лихую годину в Финляндии, как это делали в дореволюционные времена большевики. В 1922 году на двух так называемых «философских пароходах» в Германию высылали интеллектуалов, несогласных с советскими порядками. Вождь проводит их напутствием: «Расстрелять их не за что, а терпеть дальше невозможно». В 1920 году состоялась встреча Троцкого и Клэр Шеридан – английской журналистки, писательницы, скульптора, родственницы Уинстона Черчилля.

Троцкий принял ее в кабинете, который занимал целый фасад здания. В углу, около камина, стоял громадных размеров письменный стол наркома. За этим столом состоялась первая беседа с Троцким на английском.

Лев Давидович запомнился Шеридан человеком среднего роста, с тонкой кожей, большим выразительным лицом, маленьким ртом. Мягкая женская рука, длинные, слегка вьющиеся волосы, небольшая, удлиняющая лицо бородка. Бесстрашный и холодный взгляд голубых небольших глаз. Две глубокие складки окружают рот неправильным овалом. Когда смеется, взгляд смягчается, становится участливым, появляются ямочки на щеках, которые скрывают злые складки рта. Как профессиональный ваятель, Шеридан подумала: «Прекрасный тип!»

Говорили о пустяках. Первый сеанс позирования начался в соседней с кабинетом большой комнате, «комнате отдыха», хорошо меблированной, в которой гостья с Туманного Альбиона к вящему своему удивлению обнаружила роскошную широкую тахту с красивым покрывалом и двумя подушками. На тахте встреча и завершилась.

Шеридан вскоре покинула Москву. «Со Львом мы расстались как-то очень резко и быстро, – вспоминала она, – просто перестали встречаться. Его жена Седова узнала о наших встречах и, как мне передавали, закатила ему не одну сцену ревности. Со своей стороны, меня не устраивал такой мужчина, который быстро воспламеняется, бурно горит, до синего пламени, но так же быстро и остывает, совсем не учитывая желания женщины и ее пыл. Хотя должна признаться, что встречи с Троцким оставили у меня вспоминания на всю жизнь, как встречи с интересным человеком, он подолгу говорил во время свиданий и много мне рассказывал».

На взгляд Троцкого, социализм в идеале требовал такого уровня экономического развития, который превосходил бы даже самый передовой капитализм и позволил бы уйти от материальной нужды и борьбы за материальные блага, неизбежно сопровождающей эту нужду. Когда нет настоящего достатка для всех, тогда, по замечанию Маркса, «должна снова начаться борьба за необходимые предметы и, значит, должна воскреснуть вся та старая дребедень». Здесь, отмечал Троцкий, лежит ключ к пониманию, как он их назвал, «эпигонов». «Эпигоны» явились политическим выражением «всей той старой дребедени», которая возродилась в Советском Союзе из-за того, что революция не смогла перешагнуть через его границы. «Эпигонами» вождь назвал Сталина, Зиновьева, Каменева, которые с начала марта 1923 года, после окончательного ухудшения состояния здоровья Ленина, с удвоенной энергией принялись готовить почву к отстранению Троцкого от руководящих постов. На рубеже 1922–1923 годов больной Ленин продиктовал документ, так называемое «Завещание Ленина», в котором он признает несовместимость Троцкого и Сталина.

Вспоминает художник Ефимов: «Я очень охотно ходил на открытые партийные собрания и с интересом слушал острые словесные баталии. С неизменным ораторским блеском выступал Троцкий, и мне хорошо запомнились отдельные его эффектные фразы: «Лениным никто не может стать, но ленинцем должен быть каждый!» Эта красивая сентенция вызвала дружные аплодисменты аудитории, и я видел, как и Сталин небрежно и снисходительно похлопал в ладоши. Выступления самого Сталина являли собой разительный контраст с яркими речами Троцкого. Довольно монотонно, невыразительным глуховатым голосом он перечислял: «Первая ошибка товарища Троцкого состоит в том… Вторая ошибка товарища Троцкого состоит в том… Четвертая ошибка… Шестая ошибка…» Конечно, он не мог сравниться с Троцким в красноречии, но в то время как Лев Давидович блистал и гремел на собраниях, Иосиф Виссарионович в тиши своего кабинета на Старой площади занимался более практическим делом: он заботливо подбирал кадры, на которые он мог надежно положиться при любом голосовании».

В 1922–1924 годах под вождя Красной армии копало тайное «политбюро», «семерка», в которое вошли все члены Политбюро, кроме Троцкого. Оно строило вертикаль власти без Льва Давидовича и его соратников. «Уже нельзя стало занять пост директора завода, секретаря цеховой ячейки, председателя волостного исполкома, бухгалтера, переписчицы, – писал Троцкий, – не зарекомендовав себя антитроцкистом». Чекисты (с 1922 года их ведомство было переименовано в ГПУ) докладывали Сталину, что в партийных организациях сохраняется много приверженцев Троцкого, в некоторых они составляют большинство. В 1923 году, а не, как принято считать, в тридцатых, Сталин изрек: «…главное, как считать голоса, а не как голосуют».