Лев Троцкий
Шрифт:
«Дорогой Лев Давидович.
Я пишу, чтобы рассказать Вам, что приблизительно за месяц до смерти, просматривая Вашу книжку, Владимир Ильич остановился на том месте, где Вы даете характеристику Маркса и Ленина, и просил меня перечитать ему это место, слушал очень внимательно, потом еще раз просматривал сам.
И еще вот что хочу сказать: то отношение, которое сложилось у В[ладимира] И[льича] к Вам тогда, когда Вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти.
880
Письмо Н. Крупской Троцкому // Коммунистическая оппозиция в СССР 1923–1927. Т. 1. С. 89.
Это письмо, в котором было немало эмоций, но не проявлялась память, Троцкий многократно цитировал и публиковал в следующие годы, используя его, чтобы противопоставить Ленина Сталину в отношении к собственной личности. Крупская
Письмо Крупской скорее выражало чувства не Ленина, а ее самой по отношению к человеку, который являлся злейшим врагом главы государственно-партийного аппарата, становившегося все более всевластным, врагом того лица, которое было тюремщиком ее покойного мужа в последний год его жизни. Для Троцкого же это письмо должно было стать, как он рассчитывал, оружием политической борьбы.
Сталинская группа воспользовалась этим же инструментом — ленинским авторитетом, но более эффективно и болезненно для Троцкого. На свет Божий извлекли письмо Троцкого 1913 года лидеру фракции меньшевиков в IV Государственной думе Н. С. Чхеидзе с резкой критикой Ленина (письмо выше упоминалось [881] ), которое в свое время было перехвачено царским Охранным отделением, передано в архив, а теперь предусмотрительно опубликовано — как раз вскоре после смерти Ленина. Лев Давидович сокрушался через пять с лишним лет: «Не имея понятия о вчерашнем дне партии, массы прочитали враждебные отзывы Троцкого о Ленине. Они были оглушены. Правда, отзывы были написаны за 12 лет перед тем. Но хронология исчезала перед лицом голых цитат. Употребление, которое сделано было эпигонами из моего письма к Чхеидзе, представляет собой один из величайших обманов в мировой истории». [882] Не ясно, правда, в чем здесь состоял обман. Вражда между Лениным и Троцким была в то время бесспорным фактом. Оба они не жалели нелицеприятных слов, чтобы очернить друг друга. Так что речь шла здесь не об обмане, а о недобросовестном употреблении документа, не о физической, а о «моральной» фальсификации.
881
См. с. 143–144 настоящей книги.
882
Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 259.
Находясь на лечении в Сухуме, Троцкий продолжал внимательно следить за политической ситуацией. Однажды у него появилась целая делегация, приехавшая по «поручению ЦК», то есть по заданию Сталина. Она должна была проинформировать о персональных изменениях в военном ведомстве. Сталин еще действовал «дозированно». В делегацию, наряду со сталинистами М. П. Томским и М. В. Фрунзе, входил сторонник наркома Пятаков. Как оказалось, 3 февраля состоялся пленум ЦК, на котором рассматривался вопрос об армии. Попытки Склянского оспорить жесткую критику, содержавшуюся в выступлениях членов комиссии, вызывали еще более ожесточенные нападки. Явно подогреваемый Сталиным, особенно желчно выступал Ворошилов. Он заявил, что все беды военного ведомства идут от того, что Троцкий ведет себя независимо от ЦК, и потребовал уравнять военное ведомство с остальными наркоматами. [883] Именно после пленума в наркомате Троцкого были проведены угодные Сталину кадровые изменения. С поста заместителя наркома устранялся Склянский, с которым установились в годы Гражданской войны и поддерживались после нее теснейшие дружеские отношения. Его заменяли более или менее равноценной фигурой — Михаилом Васильевичем Фрунзе, являвшимся до этого наркомом Украины по военным и морским делам. Существенная разница состояла в том, что между Троцким и Фрунзе были лишь официальные отношения, и последний явно намечался в преемники наркому. Показательным завершением этого цикла перемещений явилась еще одна перестановка в мае 1924 года — близкий к Троцкому Н. И. Муралов, один из авторов «Заявления 47-ми», был смещен с поста командующего Московским военным округом и переведен на Северный Кавказ, а в Москве стал командовать сталинец Ворошилов. [884]
883
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Ед. хр. 116. Л. 17.
884
В дополнение Ворошилов решением Политбюро был также назначен членом Президиума Реввоенсовета Республики (Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б). Т. 1. С. 328).
Оказавшись в положении, когда его все больше оттирали с властных позиций, Троцкий понимал, что может противостоять своим противникам только путем организации массовой поддержки. Но таковой возможностью он не располагал и отдавал себе в этом отчет. За ним шла лишь часть старых партийных кадров, убежденных в его идейной правоте и с ненавистью относящихся к выскочке Джугашвили и его подручным, а также группа руководящих и рядовых экзальтированных комсомольцев и часть военных кадров. Но даже эти сторонники Троцкого не могли быть его безоговорочной опорой, так как их сдерживали догматические представления о партийном единстве и соблюдении дисциплины. Они боялись потерять свои должности и лишиться карьерного роста. Пока еще они не опасались за собственные
Лев Давидович не мог не учитывать всего этого. Несколько месяцев после дискуссии конца 1923-го — начала 1924 года он колебался, следует ли вступать в открытый бой с властным большинством, а если вступать, то в какой форме.
При этом Троцкий нередко допускал промахи, которыми умело пользовались его враги. Он подчеркивал, что Ленин был блестящим практиком, в то же время не отмечая его заслуг как теоретика. В условиях, когда раздувался ленинский культ, это была явная тактическая ошибка. За нее ухватился, в частности, Бухарин, уже через месяц после смерти Ленина выступивший перед слушателями Коммунистической академии с докладом, подвергнув в нем резкой критике позицию Троцкого и попытавшись лишить его теоретических регалий, заявив, что Ленин якобы добился «исторического завершения» марксизма.
Целой цепью промахов были его действия, связанные с «Письмом к съезду» Ленина, которое неофициально именовали ленинским «завещанием». По сути дела, чувства обиды, уязвленного самолюбия владели всеми партийными боссами, упомянутыми в этом документе. Троцкий не составлял исключения. В то же время он стремился противопоставить оценку, данную Лениным его личности и деятельности, характеристикам других лиц, претендовавших на роль наследников.
Восемнадцатого мая 1924 года Крупская официально передала Каменеву записи Ленина с характеристиками руководящих деятелей. В сопроводительном письме она сообщала, что Ленин выражал твердое желание, чтобы эти заметки были доведены до ведома партсъезда. [885] Было решено на предстоящем съезде зачитать документ по делегациям, причем запретив делать заметки, а на пленарном заседании «завещание» не зачитывать. [886]
885
Buranov lu. Op. cit. Р. 81–82.
886
Троцкий Л. Портреты революционеров. М.: Московский рабочий, 1991. С. 268–269.
Подготовка Тринадцатого партсъезда (23–31 мая 1924 года) проходила в нервозной обстановке. 21 мая на заседании сеньорен-конвента (собрания руководителей местных делегаций вместе с членами ЦК, почему в литературе это конкретное собрание иногда называют пленумом ЦК) было наконец оглашено «Письмо к съезду» Ленина. Сразу после этого слово в соответствии с намеченным сценарием взял Зиновьев. Смысл его речи Бажанов передал так: «Товарищи, вы все знаете, что посмертная воля Ильича, каждое слово Ильича для нас закон… Но есть один пункт, по которому мы счастливы констатировать, что опасения Ильича не оправдались… Я говорю о нашем генеральном секретаре и об опасностях раскола в ЦК». [887]
887
Бажанов Б. Указ. соч. С. 106.
Троцкий, пока остававшийся в коммунистическом ареопаге, был, разумеется, избран в президиум съезда. Его выступление на съезде явилось еще одной попыткой установить внешне лояльные отношения с высшей иерархией, не отказываясь от особой позиции по главным вопросам политики. [888] Это выступление было своего рода прощупыванием перед принятием решения о возможном новом витке борьбы против «тройки» и «семерки».
Троцкий начал речь с заявления о необходимости устранить все то, что может обострить отношения и сделать более трудной ликвидацию затруднений, возникших перед партией. Он отстаивал верность резолюции от 5 декабря 1923 года о внутрипартийной демократии. Именно на ее базе он критиковал продолжавшуюся бюрократизацию аппарата, «маргариновую», то есть поддельную демократию, насаждаемую в партии. Этим необычным термином, который он впервые употребил еще в 1913 году по отношению к курсу Ленина, Троцкий теперь именовал чисто формальную статистику — как часто проводятся собрания, каков процент высказываний во время дискуссий и т. п. Демократия в партии, настаивал он, — это режим, обеспечивающий «идейное, политическое и организационное руководство старого подпольного, богатого опытом поколения большевиков… и в то же время такой режим, который… обеспечивает, с другой стороны, молодому поколению выход на большую дорогу ленинизма… путем активного, самостоятельного, деятельного участия в политической жизни партии и страны». При всей демагогичности таких заявлений, они свидетельствовали о стремлении Троцкого к оттеснению от власти сталинской группы, к выдвижению представителей нового поколения, в первую очередь тех, кто был к нему близок. Именно бюрократизация аппарата, убеждал оратор, ведет к созданию фракций.
888
Тринадцатый съезд РКП(б). Май 1924 г. Стенографический отчет. М.: Политиздат, 1963. С. 146–159.
В тщетном стремлении убедить делегатов в своем резко отрицательном отношении к фракциям, имея в виду, что с легкой руки Ленина, а затем «тройки» само слово «фракция» воспринималось как грубое ругательство, Троцкий, говоривший, как всегда, экспромтом, явно хватил через край. Увлекшись ораторскими приемами, интонационными модуляциями, стараясь подчеркнуть свою большевистскую святость, он заявил: «Товарищи, никто из нас не хочет и не может быть правым против своей партии. Партия в последнем счете всегда права, потому что партия есть единственный исторический инструмент, данный пролетариату для разрешения его основных задач».