Лев Яшин. Легендарный вратарь
Шрифт:
Восхождение от одного десятилетия до другого в славной карьере можно было бы назвать поступательным и вполне естественным, если бы не «яма», в которую Яшин угодил в 1962 году, – яма не столько игровая, сколько психологическая, когда свои же соотечественники повесили на него всех собак за вылет из плей-офф чилийского чемпионата мира. Поэтому особенно ценно, что ему удалось, выбравшись из этой ямы, «вернуться в славу», как выразился тот же Александр Нилин. Но выразился не совсем точно: не просто вернулся – заметно приумножил ее.
Нет, как Яшин ни старался всякой славой пренебрегать, быть как все и рядом со всеми, его место объективно оказалось даже не выше всех вратарей – отдельно от них: вот Яшин, а вот остальные. Если необходима
С Масловым вполне солидарен Анзор Кавазашвили, достойно защищающий благородство вратарского племени от разрушения изнутри бесчестным отношением к своим же коллегам. Просидев на скамейке подольше некоторых дублеров Яшина в сборной, он мало того что не позволяет себе стонать по поводу своей долгой обделенности, но с трудом скрывает возмущение их попытками представить Яшина героем, «спущенным сверху», откуда на него якобы снизошло предпочтение.
«Полная чушь! – комментирует Кавазашвили эту злонамеренную «кочку зрения» в интервью журналу «Тотальный футбол» (2007). – Как и любой человек, Яшин не был застрахован от ошибок, ведь даже компьютерные программы дают сбои. Но сколько раз он буквально вытаскивал нашу сборную на себе, к примеру, в четвертьфинале чемпионата мира 1966 года с Венгрией. Хороших вратарей у нас было много, великий Яшин – один. Он был лучшим еще и потому, что в него верила команда. В футболе ореол искусственно не создать – мы же на виду у людей. Все семь лет, что я был в сборной рядом с Яшиным, он ни разу не сфилонил, бросался на тренировках за каждым мячом, трудом заслужил себе признание».
Если гордыня, тесня профессионализм и справедливость оценок, мешает паре его коллег согласиться, что он отдельная планета, то они из обиды на кажущуюся ущемленность, конечно же, вряд ли готовы вместе со мной пополнить прозвучавшие соображения еще одним резоном, ставящим этого эпического вратаря на отлете, особняком: новое восхождение Яшину пришлось начинать не от подножия футбольного Олимпа, а из бездны подземелья, куда он был опущен неверием многих функционеров, тренеров, коллег, болельщиков. Мало того что в 34 года восстал как Феникс из пепла, так забрался круче прежнего – вот еще один и самый дерзкий вист Яшина!
Уж на что хорошо узнал Альберт Шестернев за годы совместных испытаний кумира своей юности, когда сам, между прочим, играл вратарем, он не уставал поражаться, как его старший товарищ по сборной и по жизни (первый номер даже в списке приглашенных на свадьбу), нашел в себе силы, поднявшись с колен, совершить бросок на заоблачную вершину мирового признания. «Я иногда думаю, – рассуждал капитан сборной СССР, – сумел бы я, окажись на месте Яшина, преодолеть такой спад или нет? Не знаю. Может, и сумел бы. Потому что, когда есть один, другим уже легче(выделено мной. – А.С.)».Капитан уловил самое важное: его пример другим наука.
В отличие от более ровных и гладких 50-х, второе десятилетие футбольной карьеры оказалось для Яшина совсем неоднозначным в своих контрастных проявлениях. Не мне одному виделась разница. Интересно мнение Эдуарда Стрельцова, который мог сравнить прежнего и нового Яшина через вынужденную семилетнюю паузу: «Реакция у Левы наверняка уже стала не той, какой была прежде, – не забыть мне никогда, какие мячи он брал от Копа в Париже, как стоял против болгар на Олимпиаде, сколько матчей выиграл нам Лева, но авторитет его игры стал еще выше. Он и оставался самым надежным вратарем».
Как же точно выражено – авторитет его игры! То есть весомость, убедительность, влияние, наконец. Стрельцов так и говорил, что ему нравились вратари, на которых сказывалось влияние Яшина. Только надо учесть, что Эдуард Анатольевич не мог делать сопоставление в разрезе десятилетий, поскольку не видел Яшина в начале 60-х. Но, мне кажется, и во второй их половине, судя по целому ряду важных матчей, проведенных на «отлично», скорее не реакция вратаря стала хуже, а психофизическое состояние потеряло прежнюю непоколебимость, стало менее устойчивым, как результат нараставшей год от года суммы телесных и нервных нагрузок.
Прежде, в 50-х, Яшин не испытывал такой смены стремительных взлетов и участившихся разочарований. Вот уж действительно: чем выше забираешься, тем больнее падать. Но взмыв вверх после того, как шлепнулся, испытываешь счастье ни с чем не сравнимое. Оно заключалось для Яшина не в новой, добавочной порции славы, достигшей в 60-е годы небывалых размеров, а в том, что, вырвавшись из небытия, быстро ожил и обрел еще целых восемь лет полнокровного участия в любимом деле.
Было бы опрометчиво сводить коварство 60-х в футбольной судьбе Яшина только к драме 1962 года, которая – чуть потерпите – будет вскоре развернута для исчерпывающего понимания. Хотя хорошая базовая тренированность долго уберегала от крупных травм, неизменно самоотверженная манера игры с возрастом прибавляла во множестве мелких, но беспокойных и неприятных повреждений, а с нарастанием нервотрепки изношенный уже организм то и дело подкидывал всевозможные сбои здоровья.
Вот почему Яшин значительно чаще стал выбывать из строя – на длительные сроки в 1961, 1965, 1968 годах, в то время как на предыдущем отрезке – только в 1957 году. Между тем дублера, подобного Владимиру Беляеву, он лишился. Пробы молодых сменщиков Льва Белкина, Александра Ракитского, Валерия Балясникова, Михаила Скокова, Олега Иванова получались не всегда удачными, что доставляло Яшину, как никто переживавшему за команду, дополнительную головную боль.
Медицинское «вето» оказалось не единственной причиной продолжительных отрывов от команды ее неформального лидера. В 60-е годы окрепла пагубная (и для сборной тоже) мода надолго выдергивать якобы в ее интересах футболистов из своих клубов. Элитные команды вынуждены были проводить длительные фрагменты первенства страны без игроков сборной. Ведущие футболисты возвращались к родным пенатам после утомительных вызовов в национальную команду с многочасовыми путешествиями на другие края света (в ту же Мексику), не говоря уже об участии в официальных международных турнирах. Вот и получилось, что Яшин в 1961–1970 годах по болезни и нуждам сборной отсутствовал почти в половине встреч на первенство СССР, в то время как в 1953–1960 годах те же причины вынудили его пропустить лишь около трети календарных матчей чемпионата.
Мало того, что столь долгое отсутствие основного (да еще какого!) вратаря за неимением приемлемой замены само по себе ослабляло динамовскую игру, в значительной мере было утрачено и его моральное влияние на команду, в котором она нуждалась даже больше, чем десятилетием раньше. Нуждалась по важным соображениям: началась тренерская чехарда и чрезвычайно болезненно проходила смена поколений игроков. А Яшин не всегда имел возможность подставить плечо.
На десятилетие 60-х пришлось четыре тренерских отрезка. Не сравнить, конечно, с падшим «Динамо» конца XX – начала XXI века, когда тренеры уступали свое место, бывало, по три-четыре раза за один сезон, но в 60-х и к такой сменяемости футболисты не были приучены. Разные подходы и привычки очередных дежурных по тренерскому мостику бросали команду то в жар, то в холод. Даже у контактного и дисциплинированного Яшина, никогда не конфликтовавшего с тренерами, случались осложнения с некоторыми из них.