Лев Яшин. Легендарный вратарь
Шрифт:
Зря я тебя тренировал, Лева. Такой гол навсегда бы остался в истории…»
Разве эти воспоминания не убеждают в симпатиях Яшина к Сальникову? Но вот другие слова о нем, сказанные «он-лайн», по ходу разворачивавшихся событий.
Передо мной протокол общего собрания футболистов «Динамо», состоявшегося 4 апреля 1955 года в Леселидзе, где команда проводила предсезонный сбор. На повестке дня значилось поведение Сальникова, вздумавшего перейти обратно в «Спартак». Для непосвященных: Сальников – спартаковский воспитанник, с детских лет обитатель спартаковского «гнезда» – подмосковной Тарасовки, в 1950 году перебрался в «Динамо». Но в ответ на приглашение нового начальника команды «Спартак» Н.П.Старостина, возвратившегося из мест не столь отдаленных,
Словом, Сальников сделал выбор. «Динамо» сетовало на то, что нарушены обусловленные сроки перехода, который все дружно называли Юрьев день, и, внезапно оказавшись без лучшего нападающего, согласия не давало. А будучи чемпионом страны 1954 года, всерьез собиралось отстаивать титул и в 1955-м. В верхних этажах власти, куда из Спорткомитета было перенесен скользкий вопрос, будораживший в футбольных и околофутбольных кругах всех и каждого, приняли соломоново решение: снять с Сальникова звание заслуженного мастера спорта, но разрешить переход в «Спартак» (не все тогда поняли скрытого лукавства: Сальникову было обещано почетное звание вернуть и действительно вернули в том же, 1955 году).
Молниеносная реакция голкипера не раз вызывала восхищение и зависть у соперников
Футболисты «Динамо» на собрании клеймили товарища в кровожадном духе и стиле, который тогда был принят. Яшин произнес очень злые, жестокие, во многом несправедливые слова: «Сальников пришел в «Динамо» в корыстных целях, рассчитывая, что динамовское руководство поможет освободить из заключения его отчима. Вел себя в коллективе как ярый индивидуалист, как шкурник, которого интересовала не честь команды, а заработки. Его надо дисквалифицировать пожизненно». Другие выступали не менее, некоторые более непримиримо, старались отхлестать побольнее, пригвоздить эпитетами «неисправимый», «не советский спортсмен». Не знаю, как кто, но Яшин говорил все это не потому, что так было надо, а потому что так думал, вернее – чувствовал.
Взявший в свои руки бразды коллективной игры в поле, Сальников держался несколько особняком вне поля, динамовских компаний сторонился. Не только среди динамовцев, но по всей футбольной Москве гуляли слухи о его связях с неким Челси – «королем» Столешникова переулка – этого, как считалось, рассадника спекулянтов, а Сало якобы сбывал им для перепродажи привезенные из-за границы шмотки. В общем, претензии к нему витали в воздухе, но, как было принято, честно, вслух не высказывались, а копились, к сожалению, до подходящего момента. Не ведаю достоверно, числились за Сальниковым приписанные ему грехи или нет. Вдова, Валентина Васильевна, утверждает – нет, а я твердо знаю, что многие футболисты, динамовцы в их числе, перепродажей привезенного барахла грешили (Игорь Численко был как-то задержан на таможне с чемоданом плащей «болонья»). Вот Яшин однозначно спекуляцию презирал.
Очевидно, перехлест в его искреннем возмущении подталкивался эгоистичным поступком человека, бросавшего команду, да еще столь неожиданно для нее, а бегство из своего клуба динамовскому вратарю никогда не дано было понять. Не осуждаю ни Сальникова в его спартаковском выборе, ни Яшина в оценках этого выбора – тогда было принято клеймить, не выбирая выражений, вместо того, чтобы разобраться, понять человека. За что же осуждать их с сегодняшней колокольни?
За то, что Сальников хотел поработать под началом «отца родного» (действительного или фигурального) и занять в сыгранном, знакомом по сборной квинтете место распасовщика, освобожденное Николаем Дементьевым? Или за то, что Яшин принадлежал своему времени и еще не успел выработать в 25 лет непреложный нравственный императив, замешенный, как мы еще убедимся, на доброте и справедливости? Хотя, по-видимому, мог бы уже понять, что нельзя считать корыстью попытку облегчить участь близкого человека. А предложить пожизненную дисквалификацию означало лишение права на профессию, хотя такое понятие тогда у нас не существовало словесно, но применялось на практике в отношении особо провинившихся. Яшину, конечно, все это было невдомек, тем не менее слишком уж жестоко выглядело предложенное им наказание. Но из песни слова не выкинешь.
Не выкинешь из нее и своего рода сиквел, случившийся в том же, 1955 году. В игре второго круга первенства СССР «Динамо» – «Спартак» арбитр Николай Хлопотин назначил пенальти в динамовские ворота, а пенальтистом «Спартака» был не кто иной как Сальников. Установив мяч на 11-метровую отметку, он подошел к судье и что-то ему пошептал. Как потом выяснилось, предупредил, что Яшин имеет обыкновение двигаться с места до удара, а это, всем известно, запрещено правилами. И, как нарочно, удар Сальникова Яшин отбил.
«Ни о какой записи на камеру в те годы не помышляли, так что сдвинулся он на самом деле с места или нет, это уже загадка истории, – писал в книге воспоминаний «Футбол – только ли игра?» Никита Симонян, – но предупрежденному судье показалось, что сдвинулся, поэтому он заставил пенальти перебить. Возмущению динамовцев не было предела, но судья был неумолим. Сальников повторил удар и пробил в левый угол (первый раз бил в правый), Яшин достал мяч кончиками пальцев, но тот все-таки оказался в сетке. Это была чистейшая психологическая дуэль, и выиграл ее Сергей. Хотя можно спорить, имел ли он право на обработку судьи». Задавая себе тот же вопрос, Андрей Старостин сильно сомневался, что Сальников поступил этично.
Сам-то форвард был убежден, что правда на его стороне. Помню, зимой 1957 года группа студентов экономического факультета МГУ, и я в их числе, случайно наткнулась на Сальникова около библиотеки гуманитарных факультетов на балюстраде старого здания университета, что на Моховой 9. Он тогда учился на факультете журналистики и, видимо, готовился к сессии. Мы были отчаянными болельщиками и хищной стаей накинулись на олимпийского чемпиона, окружили его и донимали острыми, всегда обходившими советскую печать, а то и наивными вопросами. Сергей Сергеевич, не желая отказывать братьям-студентам (так и сказал), терпеливо отвечал.
Все еще не избавившийся от сомнений относительно злополучного пенальти, который видел крупным планом с Восточной трибуны стадиона «Динамо», а дело происходило как раз у «восточных» ворот, я спросил не напрямик, но достаточно прозрачно:
– А в каких вы отношениях с Яшиным?
Знаю, к чему вы клоните, – отвечал Сальников. – Тот разнесчастный пенальти не мог испортить наших отношений. Лева тогда только на миг рассердился (кстати, получил предупреждение за пререкания с судьей. – А.С.),а на следующий день как ни в чем не бывало хлопал меня по плечу – мол, обиды не держу. Он же человек понимающий. Ведь я оставался в рамках правил.
А в рамках корректности к товарищу? Что двигало Сальниковым в беспрецедентной подсказке арбитру – этическая слепота? Предчувствие, что не удастся переиграть почти непробиваемого Яшина? Непомерное радение за победу «Спартака», отстававшего в борьбе за титул чемпиона, – победу, в чемпионской гонке 1955 года, кстати, ему не подсобившую?
Яшин, тонко уловил наш собеседник, – действительно человек понимающий. И еще отходчивый (как, к слову, и заводной Сальников). Но последнее слово в их многолетней дуэли осталось за Яшиным. Глубокой осенью того же, 1955 года предстоял третий за сезон матч лидеров советского футбола. Первые два выиграли спартаковцы (4:1 и тот самый, где перебивался пенальти, – 2:1). Могли выиграть и третий – в полуфинале Кубка СССР, тем более нападение «Динамо» было явно ослаблено травмами ведущих игроков.