Лев
Шрифт:
Патриция вдруг резко побледнела, и на лице у нее напряглась каждая мышца. Губы ее жалобно сморщились. Я даже подумал, что сейчас она заплачет. Однако она сдержала себя и посмотрела на меня пристальным взглядом, в котором трудно было что-либо понять.
– Вполне возможно, – сказала она.
К машине мы шли молча.
VII
Я так долго принимал горячую ванну, что Буллит нашел меня в ней почти заснувшим.
– Ха-ха! – воскликнул он. – Все ароматы маниатты,не
Его людоедский смех наполнил хижину. После чего он сказал:
– А вот когда дело дойдет до внутренней дезинфекции, то я буду не прочь составить вам компанию.
Едва мы успели пригубить наш первый стакан виски, как послышались яростные крики за ближайшими от моего жилища зарослями колючих деревьев. Буллит напряг слух.
– Вроде бы вакамба, – сказал он.
Десяток негров, одетых в хлопчатобумажное рванье, босоногих, но вооруженных копьями и тесаками, подошли к крыльцу. Их сопровождали несколько рейнджеров.
Буллит вышел к ним и стал на верхней ступеньке. Вакамба, размахивая оружием, встретили его оглушительными криками.
– Дикари в чистом виде, – сказал мне Буллит, улыбаясь. – Они даже не говорят на суахили. А я из местных диалектов только его и знаю. Придется звать Кихоро. Он из их племени.
Старый одноглазый следопыт возник перед хижиной словно по мановению волшебной палочки. В его речи было столько ярости, что кровь прилила к его мертвому глазу и закрыла его красной пеленой.
– В этом проклятом заповеднике нет ни минуты покоя, – проворчал Буллит. – Вот теперь они утверждают, что у них украли коров, и обвиняют в этом масаев. И Кихоро, естественно, за них. Я должен ехать туда немедленно. В противном случае они пойдут туда без меня. А тогда…
Буллит поднял руки, почти коснулся навеса веранды, опустил их, опорожнил стакан и спросил меня:
– Вы поедете с нами? Это ненадолго.
Мы вшестером сели в «лендровер». Старший из вакамба и два рейнджераустроились сзади. А я сел между Буллитом и Кихоро впереди. Ружья были только у рейнджеров.Буллит запретил Кихоро брать свое ружье.
– Он с таким сладострастием перестрелял бы всех масаев, – смеясь от всего сердца, сказал мне рыжий великан.
Буллит вел машину очень хорошо, очень быстро и ехал напрямик. Возможности его вездехода явно превосходили возможности моей машины. Мы доехали до маниаттыгораздо быстрее, чем я предполагал.
– Ну вот видите, я же говорил, что это не займет много времени, – сказал Буллит, спрыгивая на землю. – Само дело тоже отнимет у нас не больше времени. Следует отдать справедливость масаям: из всех негров они единственные обладают достаточной гордостью, чтобы никогда не врать, причем чего бы это им ни стоило.
А между тем африканское солнце уже поработало над странным жилищем, венчающем вершину этого небольшого холма. Стены его высохли. Равно как и крыша. И даже запах, словно отсосанный жарой, стал более или менее терпимым. Теперь маниаттапоходила
В одной из них Буллит и нашел лежащим на земле старого Ол Калу. Одна из двадцати ран, оставленных полвека назад когтями льва, снова, в который уже раз, раскрылась из-за усилий, которые он предпринимал, меся коровий навоз и обмазывая им стены маниатты.Однако как только старый вождь клана масаев увидел хозяина Королевского заповедника, он тут же встал, прижимая к животу окровавленную тряпку. Сделал он это не из уважения к Буллиту, а из уважения к самому себе.
Сводчатый потолок находился на таком малом расстоянии от земли, что даже обитателю самого что ни на есть нормального роста приходилось пригибать голову. Ну а таким высоким мужчинам, как Ол Калу и Буллит, беседу, которую они вели на суахили, пришлось начать сложенными вдвое. Но, обменявшись несколькими словами, они не выдержали и вышли наружу.
Я остался внутри один, дабы проникнуться наготой этого жилища. Было бы просто невозможно найти другое такое жилище, столь же лишенное всего, в чем нуждается человек. В нем не было ничего. Не было даже самого примитивного очага, не было буквально ни единой вещи: ни какой-нибудь жалкой сумы, ни убогой циновки, ни элементарной утвари для приготовления пищи или для еды. Ничегошеньки.
Снаружи, посреди пятачка, ограниченного стенами маниатты,масаи окружили Буллита и Ол Калу и одобрительно внимали речам своего старого вождя, тяжело опиравшегося на копье.
– Он поедет с нами на пастбище, – сказал мне Буллит. – Ему известно, что проходя по территории вакамба, перед тем как попасть в заповедник, мораныдействительно увели несколько коров. Но сколько и каких, он не интересовался. Это касается только моранов.
Машина Буллита быстро доставила нас на пастбище, где убогий скот искал себе пропитание в сухой траве и колючем кустарнике.
Ориунга и его два приятеля, сидя на корточках в тени карликовой, но ветвистой акации, наблюдали за стадом. Их копья торчали в земле на расстоянии вытянутой руки.
Когда мы подошли, никто из них не встал. Ни одна из голов, украшенных красной каской из волос и глины, не шелохнулась, когда вакамба завопил, показывая на двух коров, которые паслись неподалеку.
Ол Калу задал Ориунге какой-то вопрос.
Моранбеспечно мотнул головой в знак отрицания.
– Бог ты мой! – закричал Буллит. – Наглый ублюдок. – От гнева все его массивное лицо сделалось красным. – Он утверждает, что не крал этих двух коров. Бог ты мой! Впервые встречаю масая, который врет.
Однако Ориунга лениво обронил со своих презрительных губ еще несколько слов. Ол Калу перевел их Буллиту, и Буллит невольно свистнул. И проворчал со своеобразным оттенком уважения в голосе: