Левая политика, № 5 2008. Предварительные итоги
Шрифт:
Не исключено, что стране удастся изменить траекторию движения, встать на путь становления информационной экономики. В этом случае изменится и характер отношений, станет реальностью социальное государство, что для России с её общинным сознанием и традициями взаимопомощи — наиболее адекватная перспектива.
Другими словами, нельзя допускать, как проповедуют неолибералы, стихийно-инерционного развития страны на основе свободной игры рыночных сил. Общество, десятилетиями жившее в условиях директивно-плановой экономики и патернализма, не может естественным образом в немыслимо короткие сроки адаптироваться к столь резким переменам лишь посредством спонтанных процессов социальной саморегуляции и самоорганизации. Обеспечение устойчивого развития страны требует комбинации саморегулирования на основе рыночных сил и государственного регулирования.
Каковы же возможности выхода России из состояния экономической отсталости, пребывания её в качестве сырьевого придатка к постиндустриальным странам, образующим ядро современной миросистемы? В ваших работах можно найти чёткий и убедительный ответ на этот вопрос. Не поясните ли его
Речь не может идти только о темпах экономического роста, удвоении, утроении и т. п. ВВП, росте общественного и индивидуального благосостояния. Речь должна идти именно о развитии, то есть о качественном изменении российской экономики и общества в целом. А это значит, что стоит вопрос о движении России к постиндустриальному обществу. Точнее сказать, к информационному обществу и соответствующей ему экономике, к информационному и глобализированному типу экономики и общества в целом. Речь идёт об экономике, в которой, как точно сформулировал Кастельс [6] , источник производительности заключается в технологии генерирования знаний, обработки информации и символической коммуникации. Речь идёт об обществе, специфическим способом развития которого является воздействие знания на само знание как главный источник производительности. Такая экономика может существовать только как глобальная. Это такая экономика, которая способна работать в режиме реального времени в масштабе всей планеты. Это подход Кастельса, до него ничего подобного не было, и это очень важно. Сложившаяся в последние два десятилетия XX века экономика нового типа именуется им информациональной и глобальной в отличие от мировой экономики, существующей на Западе с XVI века, суть которой (согласно Ф. Броделю и И. Валлерстайну) в том, что процесс накопления капитала происходит по всему миру.
6
См. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. Пер. с англ. / Науч. ред. О.И.Шкаратана. М„2000.
Сущность информациональной экономики вы вместе с вашими коллегами выразили через соответствующую классификацию секторов и отраслей этой экономики. Насколько я понимаю, в социально-экономической теории это сделано впервые. Не могли бы вы пояснить сущность и значение этой идеи для экономической теории и социальной практики.
Важнейший вопрос в связи с переходом к принципиально новой, информациональной экономике, это вопрос о том, кто является ключевым действующим лицом начавшейся (или грядущей) революции. И чтобы это обнаружить, необходимо сконструировать новую классификацию экономических отраслей, раскрывающую происходящие изменения в структуре и характере развития экономики. Представления о структуре экономики постоянно изменялись и развивались вместе с изменением и развитием самой экономики. Но до сих пор ни у одного исследователя не выделены обособленно отрасли, являющиеся ключевыми в современной экономике, то есть отрасли, связанные с производством знаний и информационными технологиями. Между тем это крайне важно для сознательного, целенаправленного, активного воздействия государства и общества на трансформационные процессы. Ведь именно здесь и кроется ответ на вопрос, что делать, что следует развивать, на что нужно обратить особое внимание. Это важнейший вопрос для определения адекватной экономической политики. Некое активистское восприятие трансформационных процессов в нашем обществе начинает складываться. Оно предполагает поиск «зёрен» новой экономики — активных участников информациональной сферы. При этом мы должны искать не креативно ориентированных представителей традиционных видов экономической деятельности, а тех акторов экономики, чья инновационность и креативность являются не просто свидетельством их передовых позиций в традиционных видах деятельности, а естественным компонентом их функциональности. Новое структурирование экономики позволяет сделать очень важный для России вывод. Он такой: акторами информациональной экономики в России могут быть не просто креативно ориентированные, передовые представители традиционных видов экономической деятельности, но те люди, те работники, чья инновационность органически связана с их функциями, является сутью и задачей их деятельности. Ключевые для экономического развития страны отрасли мы сгруппировали в три дополнительных самостоятельных сектора:
1) сектор производства знания;
2) сектор производства информационных технологий (средств обработки и распространения информации);
3) сектор распространения информации и культурных услуг.
В этих секторах новейшей экономики и складываются силы, которые могут содействовать подлинному современному развитию России.
Образование вы не включаете ни в один из инновационных секторов, вы считаете, что оно — только область социальных услуг? Между тем театры, музыка, киноиндустрия включены в инновационный сектор распространения информации и культурных услуг. Не приведёт ли это к недооценке образования как фактора развития России? Можно ли создать информационную экономику, креативную, социально ответственную в своей сути без креативного (производящего подлинные знания) образования?
Образование — трансляция знаний, а не их производство.
Мой опыт работы, уважение к своей профессии заставляют всё-таки с этим не согласиться. Транслирует магнитофон. Хороший, настоящий учитель вновь и вновь творит, пусть уже и имеющиеся знания, вместе со своими учениками, научая их вместе с этим творчеству и накапливая новые элементы (пусть и мелкие, на уровне индивидуального понимания даже) знания. Опасаюсь, что отнесение образования только к сфере социальных услуг может послужить (и уже служит) его формализации, стандартизации и т. п. Это закроет путь к совершенствованию нашего весьма ослабевшего образования. Но тогда о каком инновационном развитии может идти речь? Где же они будут готовиться, эти активные участники инновационного процесса?
У традиционных профессионалов меньше мотивация к переобучению, больше моральной мотивации, они не идентифицируют себя как «средний класс». Наши нынешние врачи, учителя привязаны к своему рабочему месту, закрепощены. Простой учитель, ну куда он денется? Перейдёт в другую школу? Так там не лучше. Этот слой не имеет возможности развиваться, что не позволяет ему стать влиятельной общественной силой.
Теория современного социально-экономического процесса, о которой мы уже говорили, неразрывно связана, как вы это показали, с признанием формирования в этом процессе нового «среднего класса» — менеджеров и профессионалов, — которые и являются движущей силой информационального общества. Поясните, пожалуйста, это для наших читателей.
Социально-экономические реформы привели к торможению перехода к информациональной экономке и, соответственно, к суженному и деформированному воспроизводству информациональных работников. Типичные представители профессионалов и менеджеров, то есть тех, кого на Западе относят к новому «среднему классу», в России стандартным критериям такого отнесения не соответствуют. Особенно те, которые заняты в добывающих отраслях, экспортных операциях, в государственном управлении. Они к тому же компрадоры. И всё-таки в последние годы здесь наметилась определённая положительная тенденция. Она характерна, прежде всего, для Москвы, а также, в известной степени — для крупных жизнеспособных городов: Санкт-Петербурга, Перми, Нижнего Новгорода. Особая роль принадлежит здесь Москве, которая является единственным мегаполисом в России, входящим в мировую экономическую систему. В столице значительный процент валового регионального продукта создаётся в третичном секторе. Москва обладает высоким уровнем научного потенциала. Москва может и должна выполнить функцию локомотива для развивающейся России. Новый «средний (информациональный) класс» складывается естественно. Это показали наши исследования. Реально возникает слой людей, средством производства которых являются знание, умение и желание получать знания.
Трудно вообразить, что такой сложный и всеобъемлющий процесс, как развитие общества в сторону информационного, может протекать стихийно, без целенаправленных воздействий серьёзных социальных сил. Есть ли такие социальные силы, которые могут подтолкнуть информациональную трансформацию нашего общества?
Конечно, современные социально-экономические процессы не могут протекать без вмешательства государства, которое должно выполнять координирующую, стабилизирующую, защитную и так далее роль. Выполнение этих функций предполагает идеологическое, финансовое, организационное и тому подобное воздействие политических и социальных элит. Если же говорить о социально-политических силах, способных возглавить развитие России в сторону информационного общества, то важно отметить следующее. Как я уже говорил, наиболее заметная часть нашей политической элиты связана с топливно-энергетическим комплексом, экспортом сырья. Это компрадорская по своей сути социальная группа. Их бизнес, их деньги, их интересы связаны с Западом. В развитии России они не заинтересованы, развитие России подрывает их социально-экономическую базу. Чиновники, обладающие реальной экономической властью, также тесно связаны с топливно-энергетическим комплексом. Это тоже компрадоры. Однако развивается и национально ориентированная буржуазия, особенно в провинции. Она может послужить базой для формирования новой элиты, способной противостоять компрадорам и со временем возглавить развитие России. Кроме того, нам необходимо формирование именно оппозиционных элитных групп. Без этого вряд ли удастся сориентировать социально-экономическую политику на подлинное развитие России.
В России в результате приватизации и последующего за этим разрушения производства произошло резкое обнищание народа. В последние годы положение здесь несколько улучшилось. Но сохраняется массовая бедность, и это происходит на фоне обогащения относительно небольшой части общества. Вы пишете в своих работах, что вместе с развитием инновационного общества падает уровень жизни традиционных средних слоёв, то есть проблема бедности не рассасывается сама собой, а имеет тенденцию к углублению. Какие здесь перспективы?
Никакого устойчивого развития России без преодоления бедности масс населения, особенно традиционных профессионалов (учителей, врачей, инженеров и т. п.), не может быть. Преодоление бедности, её ограничение — постоянная задача разумной экономической политики. И здесь возможны относительно резкие, но, несомненно, справедливые меры, например, компенсационный налог, отмена плоской шкалы подоходного налога. Это, помимо больших возможностей по улучшению материального положения людей, меняет в благоприятную сторону социально-нравственный климат. В России — недопустимый уровень бедности, которому не соответствует объём ресурсов государства, затрачиваемых на оказание помощи бедным. Причём я хочу обратить внимание на то, что в зоне бедности у нас оказались работающие, что, в общем, не типично для современных индустриальных государств и чего не было к концу советской власти. Работающие бедные в таком виде, в котором они появились при Ельцине, — такого явления не было. Сейчас положение с ними во многом исправляется, уже появились учителя, получающие свои 10, 15 и даже 20 тысяч рублей в месяц, что уже похоже на заработную плату, врачи, которые уже могут жить, не огородничая с утра до ночи. Но ресурсы государства сразу были расколоты по принципу «своим и не своим». А вот в Чехии этого не было совершенно, и в Чехии коэффициент социального расслоения 4,5.