Левая политика, № 5 2008. Предварительные итоги

Марочкин Владимир Владимирович

У де Голля не было общественного консенсуса, он никогда не был тотально популярен. В конце концов, де Голль — это 1968 год. Саркози ещё не сталкивался с таким масштабом протестов, как де Голль и его «консенсус». У Саркози сейчас проблемы с этносами и гораздо более слабые проблемы со студенческим движением, чем были у де Голля. Если Франция и вообще вся Европа встанет перед новыми вызовами в связи с грядущим глобальным экономическим кризисом, то и Саркози станет деятелем, а не имитатором. Тогда и оценим, кто он — Муссолини или мыльный пузырь. Это нам неведомо, потому что это, прежде всего, неведомо самому Саркози. Давайте судить по делам. Саркози — это чуть более жёсткая реакция на расовые волнения, чем было до сих пор. Более того, подобная реакция была впервые опробована Маргарет Тэтчер с её борьбой

с иммиграцией. Это достаточно давняя проблема, и все знают, что для Европы сейчас она стоит довольно остро, но никто не знает, что с этим делать.

У французов ситуация сейчас очень незавидная. И при всех наших проблемах, один наш эмигрант сказал мне в Париже: «У вас варвары ещё идут, а у нас варвары уже пришли». Здесь нет никакого расистского подтекста. Это скорее катастрофичность мышления, которая сейчас там распространена в силу безысходности, незнания и непонимания того, что нужно делать с национальнокультурной проблемой.

Капитулянта Петена я бы тут не стал приплетать лишь для того, чтобы оскорбить Саркози, который, между нами говоря, и так достаточно ничтожен, чтобы ещё поднимать из могилы такие фигуры, как Петен.

Речь идёт, прежде всего, об атаке на основы социального государства во Франции.

По сравнению с Шираком пока ничего нового не произошло. При Шираке происходил очень сильный демонтаж социального государства. Более того, это универсальная тенденция, начиная опять же, с Рейгана и Тэтчер. То есть сейчас в мире идёт противоборство двух основных лагерей: неоконсерваторы и социал-либералы. Саркози принадлежит к неоконсервативной глобальной партии и в этом отношении он не более француз, чем Меркель — немка. Они, конечно же, имеют свои национальные особенности, потому что есть рудиментарные национальные интересы в рамках ЕС. Но у них есть глобальное видение и действуют они, в принципе, одинаково — это неуважение к социальному государству как к самоценности. Социал-либералы же имеют уважение к социальному государству как к самоценности и всё равно его демонтируют. Но при этом им стыдно, они краснеют и кричат на Саркози и ему подобных правых. Следовательно, при нюансах в психологии и бэкграунде, есть некие общие вынужденные шаги, которые связаны с кризисом welfare state. Этот кризис не упал с неба, просто неолиберальный ответ на него — это путь в тупик, потому что социальное государство нужно было для лечения болезней, созданных либеральной экономикой. Если они демонтируют эту систему, чтобы решить современные проблемы, то они просто ещё ближе подойдут к новой великой депрессии. Сторонникам социализма остаётся по этому поводу пожимать плечами, не особо переживая за судьбу «социального государства». Ведь оно ценно для нас не само по себе, но как платформа для движения к социализму.

Из нарастающего на Западе социально-экономического и национально-культурного кризиса нет иного пути, кроме социализма, но социализм на Западе является моветоном. У нас ситуация лучше, потому что социализм у нас — это важная составляющая менталитета.

Для простого человека социализм — это ностальгия, которую эрэфия не смогла никак изжить. В советское время можно было ностальгировать по Российской империи, но было понятно, что всё это уже далеко позади. Советский человек уже не хотел жить как рабочий при царе. Эрэфия не смогла создать что-то лучшее, поэтому социалистическое наследие (хотя в СССР и не было социализма, но существовал социалистический проект), некая культура социалистического мышления, гуманистические корни социализма живы. Причём даже не только марксистские элементы социализма, потому что мы изучали Чернышевского, Герцена, сохранилось многое от общинных традиций самоуправления, это тоже всё пока не умерло.

Наследие социалистического проекта может помочь и в деле ремодернизации. мы должны настигнуть то, что было разрушено буржуазно-феодальными кланами за 1990-2000-е годы. К сожалению, процесс регресса продолжается, вся эта телевизионная пропаганда «брежневского» типа о том, что мы достигли огромных успехов или хотя бы остановили падение, — это, к сожалению, не подтверждается материалом. У них, как выяснилось, ГЛОНАСС не работает — это как символ

эпохи. Они это уже не умеют делать, потому что и здесь люди назначаются по феодальному принципу, по принципу блата и коррупции — поэтому даже инженерное сословие не может реализоваться в этой системе.

Но нам нужно не просто остановить регресс. Наша задача — создание социалистического сектора, способного производить потребительский продукт лучше, чем другие секторы. Двигаясь во втором эшелоне перехода к новому обществу, мы стоим перед развилкой: либо окончательный срыв в «третий мир» с межэтнической резнёй и экологической катастрофой, либо переход от ремодернизации в решению всё тех же социалистических задач, которые оказались не по зубам «перестройке». Но всё равно нельзя двигаться вперёд, не преодолев барьер.

Социалистическим ядром ремодернизации могут стать разные элементы, например наукограды в собственном смысле этого слова (не путать с нынешними распилочно-отсосочными государственными программами, когда в какой-либо город просто кидаются деньги только потому, что «там есть ВПК», — развалившиеся, с огромными трещинами, через которые всё и растекается между карманами чиновников). Настоящие наукограды — это альтернативные поселения, в которых всё — от детского сада и кафе до сложного производства — посвящено разработке и внедрению нового продукта. Внутри этого сектора вообще не действуют привычные законы конкуренции, они могут быть заменены соревнованием, то есть борьбой не за выживание и деньги, а за престиж.

Возможности для создания таких систем есть и сейчас, но феодальные элиты не в состоянии даже понять, о чём вообще идёт речь, поэтому только в ходе определённой ремодернизации всё это сможет как-то состояться. В этом мы можем найти и союзников среди либералов, которые отчаялись, столкнувшись с феодалами. Капиталист даже при желании не может налаживать производство в существующих условиях, когда государство устроено в виде системы крыш. Отчаялись они и потому, что у них отняли выборы для элиты, — к чему мы должны быть достаточно равнодушны. Я, разумеется, с возмущением смотрю на фальсификацию выборов, потому что я не люблю обмана. Но это не наша игра. Даже если бы сейчас были честнейшие выборы, на которых бы, скажем, победили КПРФ и «Яблоко», душа бы моя не преисполнялась восторга, потому что ни там, ни там нет социализма. Но то, что нас вместе с либералами должно беспокоить больше, — это феодальное беззаконие. Как только вы начинаете выстраивать что-то альтернативное, приходит рэкет (причём чаще всего в погонах), и вы ничего не можете сделать.

Может получиться, что случится дестабилизация потому, что от Кремля отвернутся покровители из рядов мироправителей. Ни для кого не секрет, что та элита, которую мы сейчас имеем, — это топ-менеджеры территории «Россия» в корпорации «Земля». Как выразился один высокопоставленный чиновник, «Мы хотим иметь своё место в совете директоров корпорации “Земля”», это их философия. Но сейчас их пускают разве что в приёмную. Поэтому они и лаются так по телевидению на Америку, потому что в Америке сейчас придёт новое начальство, и нужно будет показать ему, что «мы-де враги старого». Но если у мирового начальства начнутся большие проблемы, то та ниточка, на которой они висят наши топ-менеджеры, тоже может лопнуть. Тогда их начнут рвать свои, может произойти какая-нибудь смута.

Поэтому меня не пугает «бархатная революция». Но, в отличие от либералов, нам, левым, нужно нечто большее. Я критикую «оранжевую революцию» не потому, что она несёт нестабильность. Стабильность регресса — это зло. Но в ходе «оранжевой революции» огромный потенциал уходит в свисток, а он мог бы сделать полезную работу. Когда телевизор и социальные проблемы выведут народ на улицы, у нас появится большая и серьёзная задача, к которой мы должны готовиться заранее. Нельзя допустить, чтобы люди свалили одних олигархов, чтобы привести других и разойтись с чувством выполненного долга. В случае развития «оранжевых» процессов важно, чтобы на этом фоне появились красные пятна — например, Советы, которые берут на себя контроль над выполнением социальных требований «майданов». А можно и без майданов — лишь бы низовая самоорганизация взяла на себя контроль над ситуацией в районе, на предприятии и т. д.