Level Up 2. Герой
Шрифт:
– Я!
– Головка от х!.. – шутит кто-то, но никто не смеется.
– Что здесь происходит?
– Все нормально, коуч, – отвечает Татарин. – Дискутируем на тему роли меркантильности в современном боксе. Мейвезера обсуждаем.
– Конкретнее!
– А конкретнее, Евгений Александрович, – тщательно выговаривая каждый слог, вмешивается Юрец, – думаю, что плевать вам и на нас, и на наши тренировки. Вам лишь бы мошну набить. А чтобы вы нормально тренировали, платить надо как этот…
Хохол кивает в мою сторону, сплевывает под ноги
– Короче, вы как хотите, а я сваливаю, – объявляет он.
Тренер играет желваками:
– Кто еще так думает? Молчите? Хорошо. Кабанчук, деньги за этот месяц можешь вернуть на ресепшене. Я распоряжусь. Остальные – в зал!
Он выходит, а за ним, на ходу натягивая экипировку, мрачным гуськом тянутся ребята. В раздевалке остаемся только мы с Юрцом.
– Юр… – завожу я разговор, чувствуя, как ему плохо. – У тебя все в порядке?
– Нахер пошел, – отзывается он, закидывает сумку на плечо и, остановившись у порога, говорит. – Все у меня хорошо, понял? На чемпе я тебя порву, если попадешься! Урод, б!..
В душевой, стоя под струями прохладной, едва теплой, воды, я выкидываю из головы Юрца со всеми его проблемами, и стараюсь думать о другом, но у меня не получается, как бы не пытался. Развитая эмпатия влечет за собой сопереживание и сочувствие, и даже его «урод, б…» не вызывает во мне неприязни. Мог бы – помог, но не знаю, как и чем.
Какой-то мужик в другой кабинке, видимо, включает горячую воду на полную, потому что меня внезапно окатывает ледяным потоком. Матерюсь про себя, но не выхожу из-под лейки, преодолевая первоначальное рефлекторное желание отпрянуть от стрессового фактора. Терплю разливающийся по телу колкий холод, и замечаю, как уходят мысли о Юрце, замещенные азартным любопытством – как долго я смогу простоять.
Выходит меньше минуты. Мужик из соседней кабинки делает себе воду прохладнее, и в противовес у меня теплеет. Выключаю кран, обтираюсь полотенцем и иду сушить волосы.
Очередной день прокачки близится к завершению. Меня ждет дом, чтение, готовка ужина и вечер с Викой. Не знаю, чем мы займемся, но мне нравится даже просто молчать, чувствуя ее присутствие рядом.
По дороге домой снова перебираю знакомых на карте. Вика едет ко мне. Мама с папой на даче. Кира на работе. Ричи за городом вместе со Светой. Игоревич в ресторане. Панюков дома. Сява во дворе моего старого дома. Жирный там же, как и Ягоза с Кецариком. Юрец куда-то едет. Гречкин в мэрии. Маринка, Гриша и Кириченко все еще в офисе «Ультрапака», что-то задержались они. О, и Павел там же. В Токио ночь. В Оренбурге – поздний вечер. Так, теперь на «Г»… Э… Город героев? Город грехов?..
Я уже подхожу к своему дому, когда поле зрения вспыхивает багровым, система уведомляет о критическом уроне, боль расцветает в затылке ядерным взрывом, и я теряю сознание.
В себя я прихожу в багажнике, связанный, и с вонючей, пропитанной чем-то гадким, тряпкой во рту. Обострившееся
Машина, в которой я нахожусь, направляется по северо-восточному шоссе, и мне не нужны озарения, чтобы сложить два плюс два и понять, чьих это рук дело, и куда мы едем. Странно, но поначалу я не испытываю страха, расстраиваясь только из-за нарушенных планов на вечер, и, если это закончится не скоро, на прокачку.
Страх приходит позже, когда меня выгружают, судя по карте интерфейса, на базе Гречкина, снимают с глаз повязку, кляп, вытаскивают из багажника и, подрубив ударом под колени, кладут лицом в жидкую грязь какие-то уголовного вида ребята с мертвыми слезящимися глазами, не выражающими ни злости, ни сочувствия, а лишь выполняющими зрительную функцию. Один из них, молодой и с дебафом «Героиновой ломки» – двадцатитрехлетний Коля «Лучок», периодически чихая, не развязывая пут, даже не стараясь быть аккуратным, разрезает ножом всю мою одежду, сдирая ее с меня клоками. На какое-то время меня оставляют в покое, лицом наполовину в грязи и с лоскутами материи под веревкой.
– В погреб? – хрипит сквозь зубы второй, что постарше.
– Ща, ща, погодь… – ответил ему молодой. – Димедрол сказал, что поглумиться надо.
– Надо так надо. Ему виднее. Кто? Ты? Я?
– Я что-то не хочу, Шипа, давай сам.
– Ща.
Тишину разрезает звук расстёгивающейся молнии ширинки, а через паузу, наполненную кряхтением второго, чувствую, как в меня бьет и с напором льется что-то горячее.
– Всего обдать? – деловито интересуется Шипа. – Или только башку?
– Давай всего на всякий случай, – командует Лучок.
– Угу.
Длится это секунд тридцать, но ничего, кроме морального унижения, не несет. Система не взрывается сообщениями об уроне или дебафах, запас жизненных сил, уже сниженный дебафом «Сотрясения мозга» от удара в затылок, в этот раз стоит на месте.
– Фух…, - слышу, как он застегивает молнию.
– Ну, ты горазд! – ржет молодой. – Конь!
– Черт, на ботинок попало, – вздыхает Шипа. – А как его теперь в погреб тащить? Он же весь изгвазданный!
– Е-мое, а чем ты раньше думал? – возмущается молодой. – Работа твоя, ты его и тащи! Я в дом пока схожу, чайку поставлю.
– Нифига! Пусть сам ползет!
Получен урон: 196 (удар ногой).
Текущее значение жизненных сил: 79,94712 %.
Второй выбивает из меня воздух, воткнув носком под ребра, и на секунду вспыхнувшая невыразимая боль застилает все органы чувств так, что я даже забываю дышать.
– Подъем, сука!
Пытаюсь встать, елозя по скользкой грязи, но связанные руки и ноги не позволяют это сделать. Конечности онемели, и даже если меня развяжут, я еще долго не смогу встать на ноги.