Левиафан
Шрифт:
— Есть еще один вариант.
— Еще один! — Я медленно закипал, продолжая ерничать. — Вот уж не предполагал, что у нас такой богатый выбор.
— Богаче, чем ты думаешь. Мой вариант самый простой. Мы съедаем наш обед, я расплачиваюсь, и мы расходимся по домам.
— Плохой вариант. Где драма, где конфликт? Мы должны открыть карты. Если мы просто разойдемся, я почувствую себя неудовлетворенным.
— У нас нет повода для ссоры, Питер.
— Еще как есть. Я сделал твоей жене предложение. Если это не повод, значит, ни один из
— Тебе непременно надо облегчить душу? Валяй, я готов тебя выслушать. Но, ей-богу, в этом нет необходимости.
— Это впрямую коснулось тебя, и ты так спокоен? Преступное безразличие.
— Это не безразличие. Просто рано или поздно это должно было случиться. Я же не слепой. Знаю, какие чувства ты испытываешь к Фанни. И всегда испытывал. У тебя это на лице написано.
— Инициатива исходила не от меня. Если бы не Фанни, ничего бы не было.
— А я тебя и не виню. На твоем месте я бы тоже не устоял.
— Это еще не значит, что я поступил правильно.
— Правильно, неправильно… Так устроен мир. Мы заложники своей стрелялки, и никуда нам от этого не деться. Иногда мы пытаемся бороться с собой, но это борьба с предрешенным исходом.
— Как это прикажешь расценивать? Как признание вины? Или ты хочешь сказать, что ты невиновен?
— Невиновен в чем?
— В том, о чем мне рассказывала Фанни. Твои левые заходы. Твои романчики на стороне.
— Она тебе про это рассказывала?
— В подробностях. Бесконечная телетайпная лента с именами, датами, описаниями партнерш и так далее. На меня это, признаюсь, произвело сильное впечатление. Я увидел тебя в совершенно новом свете.
— Не стоит быть таким доверчивым.
— То есть Фанни лжет?
— Скорее, она не в ладах с правдой.
— Не вижу разницы. Ты просто формулируешь иначе.
— Речь о другом: Фанни свято верит во все, что она себе придумала. Она уверена, что я ей изменяю, и разубедить ее в этом невозможно.
— А на самом деле ты ей не изменяешь?
— Мне случалось оступаться, но ее фантазия преувеличила это многократно. Если вспомнить, сколько лет мы вместе, мой «послужной список» окажется весьма скромным. У нас с Фанни были свои взлеты и падения, но за все эти годы я ни разу не пожалел о том, что мы женаты.
— Тогда откуда взялись имена всех твоих любовниц?
— Я рассказываю ей истории. Есть у нас такая игра. Я сочиняю истории про свои воображаемые победы, а Фанни слушает. Ее это возбуждает. Тебе ли не знать, что слова имеют власть. Для некоторых женщин это самый сильный афродизиак. Например, для Фанни, как ты и сам наверняка уже успел выяснить. Она обожает грязные словечки. Чем разнузданнее разговор, тем больше она заводится.
— В ее пересказе это звучало несколько иначе. Она говорила не о «воображаемых победах», а об изменах, и говорила очень серьезно. Речь шла о вполне реальных женщинах.
— Она ревнива, и внутренний голос нашептывает ей разные гадости. Мы это не
— Слово «счастье» кажется мне не очень уместным в этом контексте.
— Хорошо, чтобы удержать ее рядом. Чтобы сохранить равновесие. Это трудно объяснить, но ей нужны все новые истории. Пока я их рассказываю, все у нас хорошо. Ты думаешь, я бросил сочинять? Я только этим и занимаюсь, только аудитория сократилась до одного человека — моего главного слушателя.
— И я должен всему этому верить?
— По-твоему, подобные признания доставляют мне удовольствие? Просто я считаю, что ты должен знать правду, и прикладываю для этого все усилия.
— А Валери Маас? С ней у тебя тоже ничего не было?
— Это имя часто всплывает в наших разговорах. Валери Маас — редактор журнала, с которым я давно сотрудничаю. Пару лет назад мы с ней несколько раз встречались за ланчем. Чисто деловые встречи: текущие материалы, будущие проекты. А Фанни решила, что у меня с ней роман. Да, Вэл мне нравилась, и при других обстоятельствах я мог бы наделать глупостей. Видимо, Фанни что-то такое почувствовала. Наверно, я слишком часто произносил дома это имя или перехвалил Вэл как редактора. Но, к твоему сведению, мужчины ее не интересуют. Вот уже пять или шесть лет она живет с постоянной партнершей, так что при всем моем желании мне бы там ничего не обломилось.
— А ты сказал об этом Фанни?
— Бесполезно. Уж если она себе что-то вбила в голову, разубедить ее невозможно.
— Ты говоришь о ней как о взбалмошной девчонке, но Фанни не такая. Я мало встречал людей столь же здравомыслящих и не склонных к самообману.
— Ты прав. Во многих отношениях она такой стойкий оловянный солдатик, но выпавшие ей в последнее время испытания наложили свой отпечаток. Она стала более уязвимой. Пять лет назад она не знала, что такое ревность.
— Ты говоришь о том времени, когда мы официально познакомились.
— Я говорю о том времени, когда врач объявил ей, что у нее не будет детей. После этого все изменилось. Вот уже два года она ходит к терапевту, но все без толку. Она не чувствует себя желанной. Ей кажется, что мужчины не смотрят в ее сторону. Отсюда фантазии, что у меня романы на стороне. Она считает себя неполноценной, обманувшей мои ожидания. А я, стало быть, ее наказываю. Тому, кто ополчился на себя, кажется, что на него ополчился весь мир.
— По ней этого не скажешь.
— То-то и оно. Фанни не умеет выплескивать эмоции. Она все таит в себе, разве что вскользь отпустит маленькую реплику. А выходит только хуже. Страдает-то она.