Левиафан
Шрифт:
– С твоей помощью мы сможем наконец пробудить его, - самозабвенно продолжал предводитель.
– Он поможет нам поработить этот жалкий мир, и править наконец-то будет тот, кто достоин этого! Так что готовься, глупая девчонка! Через шесть дней свершится твое предназначение! Так что пока мы не тронем тебя и твоих друзей. Эй, южанин! Уведи ее пока, да определи в уединенную - ха-ха-ха!
– комнату.
Чес-фи-Ом появился будто из ниоткуда. Все это время он стоял за дверью, внимательно слушая, что предводитель говорит пленнице.
Войдя, он, ни слова ни говоря, схватил девушку за плечо, причем гораздо сильнее,
Она почти сразу заметила, что ее ведут не так, как на пути в тронный зал. И это ей, мягко говоря, очень не понравилось.
Чес-фи-Ом явно направлялся в Гройвудские подземелья, намного ниже, чем располагалась камера, где оказались четверо Избранных сразу после битвы. Но этого Ли-фанна, опять же, не знала.
Несколько странным было и то, что, выйдя из тронного зала, Чес-фи-Ом сразу ослабил хватку. При желании Ли-фанна легко смогла бы вырваться - сколько раз проделывала это в Дарминоре, когда приходилось иногда сбегать от городских стражей порядка. А те, бывало, хватали ее посильнее, чем сейчас этот легионер.
Но все же она не сбежала. Нельзя было убегать сейчас, когда с остальными творилось невесть что. Раз уж Легиону что-то нужно от нее, неплохо было бы сначала разобраться, что именно. А зная это, можно было придумать что-нибудь более-менее дельное.
Под конец этого мрачного, молчаливого пути Ли-фанна начала уставать. Ей никогда не нравились всякого рода подземелья, тем более такие, как в Гройвуде.
Если бы в подземелья легионерской крепости каким-то образом попал кто-то из нашего мира, наверняка первое, о чем он подумал бы, были бы мрачные средневековые замки, в глубоких подземельях которых томились брошенные туда на веки вечные пленники. Неприступные замки эти были окружены глубокими рвами, в их высоких башнях сидели в ожидании рыцаря на белом коне прекрасные принцессы, а в огромных залах весело пировали короли со своими приближенными. Романтика средневековья, одним словом... Но Гройвуд, увы, походил на такие замки исключительно подземельями - глубокими, сырыми, темными, с закопченными факелами стенами, с железными дверями или решетками, с цепями, которыми приковывали узников... долго можно продолжать этот мрачный список, но многоуважаемый читатель наверняка уже понял, что именно в такое унылое место Чес-фи-Ом и привел Ли-фанну.
Камера, или, как сказал предводитель, «комната», где Чес-фи-Ом оставил Ли-фанну, была раза в три меньше, чем та камера, где остались Алька, Эван и Тарлиан. Но там было, как ни странно, не так сыро, как в коридоре, и вообще, жить, кажется, можно было.
– Шесть дней на то, чтобы спасти мир...
– сказал вдруг Чес-фи-Ом, собравшийся было закрыть за собой железную дверь.
– Не так уж и плохо. Удачи тебе, дочь Оррайны!
И, не слова более не говоря, советник предводителя Легиона два раза провернул в замке ключ и ушел. Слышно было только эхо его удаляющихся шагов, да и то с трудом.
– Что?!
– несколько запоздало воскликнула Ли-фанна. Но толстая дверь не пропустила ее голос наружу. Так уж все устроено в подземельях Гройвуда: пленник еще может слышать, что происходит снаружи, а вот его не слышит никто. Да даже если бы Чес-фи-Ом и слышал ее восклицание, он вряд ли пожелал бы ответить.
Он назвал ее «дочерью Оррайны». Но почему? Ведь Оррайна - это Верховная Ведьма Эфарленда, о ней еще в Эймаре рассказывал учитель Сойрен. А в одной из эймаровских галерей висел ее портрет. Этот портрет еще показался Ли-фанне каким-то знакомым, похожим на кого-то... но вот на кого? Этого девушка так и не смогла понять. Не смогла вспомнить. Пока не смогла...
***
А вот Тарлиану пришлось намного хуже, чем Ли-фанне. Его, к счастью, ни к какому предводителю не отводили, но все-таки когда двое здоровенных легионеров скручивают тебе руки за спиной, и чуть ли не волоком куда-то тащат, это, мягко говоря, не очень приятно. И еще больно, вдобавок ко всему.
Его сразу же повели в подземелье, но, в отличие от Ли-фанны, забросили его намного ниже и в куда более худшие условия.
В камере, еще более тесной, чем та, где заперли Ли-фанну, было сыро и темно, хоть глаз выколи. Темноту же Тарлиан всегда терпеть не мог. Не боялся, нет - просто он не любил, когда ничего вокруг не видно. Да, сейчас бы очень к месту пришелся его внутренний огонь. Но как его вызвать, этот огонь, он до сих пор так и не понял. В прошлый раз, во время сражения на пустоши его меч загорелся ровно в тот момент, когда все было уже настолько плохо, что, казалось, хуже уже некуда. А сейчас ничего. Он даже не ощущал этого своего «дара». Вывод: все пока что не так плохо. Это вселяло некоторую надежду, но все-таки возникал вопрос: насколько же все должно быть плохо, чтоб этот огонь снова разгорелся? Даже подумать об этом страшно.
«И все-таки это из-за меня, - подумал Тарлиан, ложась на холодный каменный пол.
– Все от моей невезучести... Заразная она, все-таки... вот где теперь все? Что с ними? Нет, нужно что-то делать. Причем чем скорее, тем лучше. Но как выбраться отсюда? Как?..»
И погруженный в такие невеселые размышления, Тарлиан провалился в забытье.
***
– Эй! Эй, брат, просыпайся давай!
Тарлиана разбудил незнакомый голос. Что-то тут было не то... Он ведь совершенно точно был в Гройвуде, а там точно некому называть его «братом». Так что же такое тут происходит?
Юноша открыл глаза. И почти сразу зажмурился от нестерпимо яркого солнечного света. Но откуда было взяться этому свету, если он был в глубоком подземелье, где даже окон не было, что вполне естественно.
Он снова открыл глаза, приготовившись на этот раз к яркому свету.
Вокруг был лес - яркий, зеленый, живой и какой-то радостный лес. Странно было видеть его после Клеренских пустошей и Гройвудской жути, по-другому и не скажешь. Все здесь было пронизано солнечным светом и наполнено жизнью, причем до такой степени, что Тарлиан увидел все это в первую же секунду.
Недалеко от него стоял человек, которому, похоже, и принадлежал голос, разбудивший Тарлиана. Приглядевшись немного, юноша понял, что этот человек едва ли намного старше него. Высокий худой парнишка с жестким ежиком черных волос, торчащих во все стороны. Одет он был несколько странно: в длинный красный кафтан, расшитый золотой нитью; на ногах - остроносые красные же сапожки. Непривычный вид для человека Грифоновской эры. Такие наряды были в моде скорее в эру Феникса. Но Тарлиан не удивился: мало ли чудаков на свете? И все равно, было во всем этом что-то не то.