Левые коммунисты в России. 1918-1930-е гг
Шрифт:
Но, несмотря на некоторый пессимизм и склонность к абстрактному теоретизированию, «Рабочая Правда» без колебаний приняла участие в стихийных забастовках, которые охватили Россию летом 1923 года, пытаясь внести в общеклассовое движение политические лозунги. В результате на группу обрушились репрессии, и уже вскоре она была разгромлена органами ГПУ.
Мы видели, что слабость таких групп, как «Рабочая оппозиция» и «Рабочая Правда», была связана с недооценкой ими международных аспектов рабочего и коммунистического движения. Наиболее же интересными и значимыми представляются те течения в российском левом коммунизме, которые подчеркивали интернациональный характер революции и необходимость объединения революционеров всего мира.
По своим воззрениям представители этих течений были очень близки немецкой КРПГ и родственным ей организациям.
3 и 17 июня 1923 года газета «Уоркерс'Дредноут» опубликовал заявление организации, которая образовалась незадолго
21
Заявление «Коммунистической рабочей партии» вместе с еще одним текстом данной группы, посвященным проблеме «единого фронта», было впоследствии перепечатано в газете «Workers'Voice» (№ 19).
Последующая эволюция этой группы в точности не известна, но, по всей видимости, она была тесно связана с «Рабочей группой» Мясникова — можно даже предположить, что «КРП» 1922 года являлась прямой предшественницей РГ. 1 декабря 1923 года «Уоркерс'Дредноут» сообщил, что его редакция получила манифест «Рабочей группы», посланный российской КРП одновременно с протестом против ареста в России Мясникова, Кузнецова и других активистов. В 1924 году КРПГ опубликовала на немецком языке Манифест и характеризовала «Рабочую группу» как «российскую секцию IV Интернационала». Как бы то ни было, с этого времени выразителем принципов левого коммунизма, аналогичных идеям КРПГ, стала в России группа Г. И. Мясникова.
Гавриил Мясников, рабочий с Урала, получил известность в большевистской партии в 1921 году, когда, сразу же после решающего X съезда, потребовал «свободы печати для всех, от монархистов до анархистов». Несмотря на все усилия Ленина, направленные на то, чтобы отговорить его от агитации по этому вопросу, Мясников не отступил и в начале 1922 года был исключен из партии. В феврале-марте 1923 года он вместе с другими активистами создал «Рабочую группу Российской Коммунистической партии (большевиков)», которая накануне XII съезда РКП издала свой Манифест. Группа начала подпольную работу среди партийных и беспартийных рабочих и, по некоторым данным, активно участвовала в забастовках лета 1923 года, призывая к массовым манифестациям и пытаясь политизировать по существу оборонительное классовое движение. Участие мясниковцев в забастовках внушило ГПУ уверенность, что они представляют собой реальную угрозу; аресты ряда ведущих активистов группы нанесли ей серьезный удар. Но, как мы видели, она продолжала свою подпольную работу, хотя и в ограниченных масштабах, вплоть до начала 1930-х гг. [22]
22
Дальнейшая судьба Мясникова сложилась следующим образом: в 1923–1927 гг. он в основном находился в тюрьме или в ссылке из-за своей подпольной работы; в 1927 году бежал из СССР в Персию, затем в Турцию и в 1930 году окончательно обосновался во Франции. Все это время он не оставлял попыток наладить деятельность своей группы в России. В 1946 году по ему лишь ведомым причинам (быть может, он ожидал после войны новую революцию?) Мясников возвратился в Россию, и больше о нем не слышали.
Манифест «Рабочей группы» являлся значительным шагом вперед по сравнению с «Обращением» «Рабочей правды», но и в нем нашли все же отражение колебания и неоформленность идей левых коммунистов того времени, особенно проявившиеся в России.
Манифест, как и другие подобные документы, содержит обличение ужасных материальных условий, в которых жили российские рабочие, и неравенства, сопровождавшего нэп, а также высказывает предостережение, как бы «нэп (новая экономическая политика) не превратилась в „нэп“ (новую эксплуатацию пролетариата).» Затем осуждается подавление инакомыслия внутри и вне партии и констатируется опасность перерождения партии в «группу господствующих лиц, держащую в своих руках и экономические ресурсы страны, и власть, [которая] грозит превратиться в олигархическую касту». Говорится, что профсоюзы, Советы и заводские комитеты перестали действовать как пролетарские органы, поэтому рабочий класс более не контролирует ни производство, ни политический аппарат режима. Возрождение всех органов классовой самоорганизации, радикальная реформа советской системы с тем, чтобы вернуть пролетариату господство в экономической и политической сферах — таковы задачи, выдвигаемые в Манифесте «Рабочей группы».
Это подводит нас к важнейшей проблеме, с которой сталкивались российские левые в начале 20-х гг. Как следовало им вести себя по отношению к советскому режиму? Сохранял ли этот режим в той или иной степени пролетарский характер, или же революционерам следовало стремиться к его полному разрушению? Трудность состояла в том, что тогда не существовало ни опыта, ни проверенных критериев для того, чтобы определить, стал ли режим однозначно контрреволюционным. Эта неопределенность нашла отражение в двойственном отношении к нему со стороны «Рабочей группы». Осуждая неравенство, вызванное нэпом, и опасность его «бюрократического перерождения», она одновременно заявляла: «Нэп — есть прямое следствие состояния производительных сил нашей страны. Она должна быть использована для закрепления позиций пролетариата, занятых в октябре». [23] В Манифесте перечисляется ряд предложений, призванных «улучшить» нэп — рабочий контроль, независимость от иностранного капитала и пр. Точно также, критикуя перерождение партии, «Рабочая группа», как мы видели, предпочла работать среди партийцев и оказывать давление на партийное руководство. Хотя группа задавалась вопросом, не окажется ли российский пролетариат в будущем вынужден «вновь и вновь начинать борьбу, да, может быть, и кровавую, за свержение олигархии», Манифест в целом ориентировал на возрождение советского государства и его институтов, а не на их насильственное ниспровержение.
23
КРПГ опубликовала манифест Рабочей группы, сопроводив его критическими замечаниями. В частности, немецкие левые не соглашались с данным в нем анализом нэпа. По их мнению, в 1923 году Россия представляла собой страну преимущественно крестьянского капитализма страной, отражением чего и являлся нэп. Соответственно, КРПГ выступала «не за постепенное преодоление нэпа, а за его насильственное уничтожение».
Такая позиция «критической поддержки» нашла выражение и в том, что перед лицом военной угрозы, возникшей в связи с ультиматумом Керзона в 1923 году, члены «Рабочей группы» заявили о намерении сопротивляться «всем попыткам свергнуть советскую власть».
Вопрос о том, «правильной» ли была защита российского режима в 1923 году, на самом деле не столь важен. Позиции, занятые в то время «Рабочей группой», определенно не являлись контрреволюционными, поскольку классовый опыт тогда еще не разрешил окончательно русский вопрос. Нечеткость представлений мясниковцев о характере российского режима свидетельствовала прежде всего о том, какую громадную сложность представлял этот вопрос для революционеров в те годы замешательства и разброда.
Но важнейшей отличительной чертой «Рабочей группы» был не ее анализ российского режима, а четкая интернациональная ориентация. Показательно, что Манифест 1923 года начинается с впечатляющего описания мирового кризиса капитализма и альтернативы, перед которой стоит все человечество: социализм или варварство. Пытаясь объяснить запоздание рабочего класса с выработкой революционного осознания этого кризиса, Манифест ярко разоблачает повсеместную контрреволюционную роль социал-демократии:
«Социалисты всех стран в данный момент — единственные спасители буржуазии от пролетарской революции, потому что многочисленные массы рабочего класса привыкли с недоверием относиться к тому, что исходит непосредственно от их угнетателей, а если то же самое преподносится рабочему классу как защита его интересов, да еще с набором социалистических фраз, то рабочий, отуманенный этими фразами, верит и растрачивает свои силы на бесполезную борьбу. Лучших адвокатов буржуазия не имела и не будет иметь».
Понимание этого позволило «Рабочей группе» подвергнуть резкой критике коминтерновскую тактику «единого фронта» и «рабочего правительства» как способы привязать пролетариат к его классовому врагу. Хотя и не вполне осознавая контрреволюционную роль профсоюзов, группа разделяла точку зрения КРПГ о том, что в новый период упадка капитализма от всей прежней реформистской тактики необходимо отказаться:
«Время, когда рабочий класс мог улучшать свое материальное и правовое положение путем забастовок и парламентских выступлений, безвозвратно миновало. Надо открыто об этом сказать. Борьба за ближайшие цели — есть борьба за власть. В своей пропаганде надо выявить, что, хотя мы и призывали в различных случаях к забастовкам, но они реально улучшить положение ваше (рабочих) не могут, но вы, рабочие, еще не преодолели старые реформистские иллюзии и ведете борьбу, которая истощит только и главным образом вас. […] Мы пойдем за вами и в забастовке, […] но знайте, что это не избавит вас от гнета, рабства и нужды беспросветной, а путь к этому миру счастья — это завоевание власти вами, мозолистые руки».
Таким образом, роль партии, по мнению мясниковцев, состояла в том, чтобы повсюду готовить массы к гражданской войне с буржуазией.
Видение «Рабочей группой» новой исторической эпохи обнаруживает значительное сходство с представлением КРПГ о «смертельном кризисе капитализма», разделяя все сильные и слабые стороны данной концепции. Обе организации полагали, что, поскольку капитализм вступил в стадию своего финального кризиса, условия для пролетарской революции налицо в любой момент. Задача партии — послужить детонатором классового революционного взрыва. В Манифесте ни словом не упоминается спад мировой революции, который имел место в то время и требовал тщательного анализа новых перспектив революционного движения. Для «Рабочей группы» в 1923 году мировая революция стояла на повестке дня точно так же, как в 1917-м.