Левые психопаты. От якобинцев до движения «Оккупай»
Шрифт:
Отец Маркса Генрих считал своего сына эгоцентричным и «небрежным» по отношению к своей безумно любящей его матери, о чем свидетельствует его письмо Карлу в 1835 году:
«Дорогой Карл,
Больше чем три недели прошло, как ты уехал, и у нас все еще нет никакой весточки от тебя! Ты знаешь свою мать и то, как она беспокоится, и все же ты демонстрируешь эту безграничную небрежность! Это, к сожалению, слишком сильно подтверждает мнение, которого я придерживаюсь, несмотря на многие твои хорошие качества, что в твоей душе преобладает эгоизм. Твоя мать ничего не знает об этом письме. Я не хочу усиливать еще больше ее беспокойство, но я повторяюсь, это безответственно с твоей стороны. С моей стороны, я могу ждать — но я ожидаю, что ты успокоишь настроение своей матери своим ответным письмом.
Твой отец,
Маркс».
Второе письмо
«Позволь мне здесь отметить, дорогой Карл, что ты никогда не должен расценивать чистоту и порядок как что-то вторичное, ибо здоровье и жизнерадостность зависят от них. Настаивай строго, чтобы твои комнаты чистили и мыли часто и установи определенное время для этого ~ и ты, мой дорогой Карл, еженедельно тщательно мойся губкой и мылом».
В студенческие годы Карла его отец задался вопросом, не держался ли его сын на плаву с помощью «попрошайничества», надеялся, что это было не так, и отправил ему 50 талеров. Эти студенческие дни были началом протянувшегося на всю жизнь Карла попрошайничества и его финансовой безответственности. Генрих очень надеялся, что его сын выберет себе профессию юриста. Однако у Маркса не было никакого намерения вести такое буржуазное существование, даже если это означало унизить свою жену и детей, отправив их жить в трущобы Лондона, в то время как он проклинал мир, своих родственников, своих товарищей и лавочников за свои собственные неудачи. Генрих жаловался, что Карл не мог точно сказать относительно того, как он тратил деньги, которые ему посылали, несмотря на собственные тяжелые семейные обязанности Генриха:
«Я только что получил твое письмо, и я должен признаться, что несколько удивлен им. Что касается твоего письма, содержащего счета, я уже сказал тебе в то время, то тут я ничего не могу понять. Насколько я вижу, тебе нужны деньги, и поэтому я послал тебе 50 талеров. С теми деньгами, которые ты взял с собой, это составляет 160 талеров. Ты отсутствовал всего пять месяцев, и теперь ты даже не говоришь, что тебе нужно. Это, во всяком случае, странно. Дорогой Карл, я повторяю, что я охотно сделаю все, но что как отец нескольких детей — и ты очень хорошо знаешь, что я не богат — я не готов сделать больше, чем необходимо для твоего благосостояния и развития».
В письме от 19 марта Генрих пояснил, что он считает, что Карл выбрасывал деньги на ветер, и что он не может позволить себе послать ему больше денег. Однако в следующем письме Генрих очевидно передумал и послал сыну еще 100 талеров, с надеждой, что Карл потратит их более мудро, с обещанием, что в течение нескольких дней он отправит еще 20 талеров.
Корреспонденция Генриха с Карлом колеблется между отеческой привязанностью, с одной стороны, с его убежденностью относительно того, насколько мир будет восхищаться его сыном, как только они поймут его таланты, его разумность характера и чувствительность, и, с другой стороны, глубоким беспокойством относительно истинного характера Карла. В то время как письма от Женни фон Вестфален Карлу в течение его студенческих дней показывают, что она была психически хрупкой, они указывают также, что Карл был полон решимости контролировать ее, и держать ее в состоянии неустойчивости. Генрих и остальная часть семьи Маркса были близки к Женни, и Генрих пытался мягко наказать Карла за его обращение с нею, даже еще до их брака. Генрих спрашивает Карла относительно Женни:
«Будешь ли ты когда-либо — и это не наименее болезненное сомнение в моем сердце — будешь ли ты когда-либо способен к настоящему человеческому, внутреннему счастью? Будешь ли ты — и это сомнения не меньше мучило меня с недавних пор, так как я полюбил определенное лицо как своего собственного ребенка — будешь ли ты когда-либо способен передать счастье тем, кто рядом с тобой?»
Карл никогда не смог «передать счастье тем, кто рядом с ним». Он никогда не пытался исполнить надежды своего отца заняться профессиональной работой, и хотел, несмотря на все преимущества своего воспитания и образования, «попрошайничать» всю свою жизнь, довел свою семью до бедности, плохого здоровья и самоубийства, и предал всегда преданную ему Женни, когда ее тоже преданная горничная родила от него ребенка.
Во время ухудшения своего собственного здоровья, серьезного ухудшения здоровья сына Эдуарда, болезни дочери Софи, и забот о Женни Генрих спросил Карла, не заставили ли все эти заботы его время от времени
«Хотя я люблю тебя больше всего — кроме твоей матери, я не слеп, и еще меньше хочу быть слепым. Я воздаю тебе должное во многих вопросах, но я не могу полностью избавиться от мысли, что ты не избавлен от несколько большей доли эгоизма, чем нужно для самосохранения, и я не всегда могу отогнать от себя мысль, что если бы я был на твоем месте, то я бы показывал больше забот и больше самоотверженной любви к своим родителям. Я ничего не получил от своих родителей кроме моего существования — хотя, чтобы не быть несправедливым, и любви моей матери — и как я боролся и страдал, чтобы как можно дольше не причинять им боль.
Не выдвигай свой характер как оправдание. Не обвиняй природу. Она, конечно, обходилась с тобой как мать. Природа дала тебе достаточно силы, но воля остается за человеком. Но предаваться горю при малейшей буре, раскрывать разрушенное сердце и разбивать сердце наших любимых при каждом страдании, разве ты назовешь это поэзией? Бог защищает нас от самого прекрасного из всех даров природы, если это — ее непосредственный эффект. Нет, это только слабость, баловство, себялюбие и тщеславие, которые так уменьшают все до своей собственной меры и вынуждают даже тех, кого мы любим больше всего, отходить на задний план!»
Молодой Маркс использовал рутину страдающего поэта как средство морального шантажа своих родителей ради денег, в то время как его родители даровали ему только свою привязанность. Родственные и прочие отношения нужны были Карлу только для того, чтобы ими пользоваться: основная особенность социопата. Эти черты Маркса как студента были больше чем просто юношеской его фазой: эти черты оставались с Марксом на протяжении всей его жизни. Несмотря на его лучшие надежды, глубоко убежденный христианин Генрих, кажется, признал в душе и уже достаточно редко выражал предчувствия, что в его сыне не было никакой любви, никакой нормальной человечности, никакого сочувствия:
«Первое из всех человеческих достоинств — сила и воля жертвовать собой, отложить в сторону свое эго, если долг, если любовь призывают к этому, и в действительности это не те очаровательные, романтичные или подобные героическим жертвы, акт момента странной мечтательности или героического чувства. Даже самый великий эгоист способен к этому, поскольку как раз эго занимает тогда почетное место. Нет, именно те ежедневно и ежечасно повторяющиеся жертвы, приходящие из чистого сердца хорошего человека, любящего отца, добросердечной матери, любящего супруга, благодарного ребенка, придают жизни собственное очарование и делают ее прекрасной, несмотря на все неприятности.
Ты сам так красиво описал жизнь твоей замечательной матери, так глубоко прочувствовал, что вся ее жизнь — это непрерывная жертва во имя любви и лояльности, и тут ты действительно не преувеличил. Но что проку от красивых примеров, если они не вдохновляют копировать их? Но можешь ли ты, положив руку на сердце, гордиться тем, что ты сделал это до сих пор?»
Это излияние честного мнения, даже при том, что даже теперь Генрих был обеспокоен, что Карл будет «оскорблен», было вызвано предстоящим браком Карла с Женни. Генрих признал, что его сын, с характером, который он тогда выражал, не предложит утешения своей жене или детям:
«Я не хочу слишком давить на тебя, конечно, я не хочу оскорблять тебя, потому что фактически я достаточно слаб, чтобы сожалеть об оскорблении тебя. Но будь это просто так, что я и твоя добрая мать страдаем от этого, возможно, я и не уделил бы этому внимания. Ни в чьем сердце есть так мало эгоизма как в сердце хороших родителей. Но для твоей собственной пользы я не должен и никогда не оставлю этот текст, пока я не буду уверен, что это пятно на твоем во всем прочем столь благородном характере исчезло. Очень скоро ты будешь и должен стать отцом семьи. Но ни честь, ни богатство, ни известность не сделают твою жену и детей счастливыми; ты один можешь сделать это, твое лучшее «я», твоя любовь, твое нежное поведение, сдерживание твоих бурных особенностей, сильных вспышек страсти, болезненной чувствительности, и т. д., и т. д., и т. д. Я тут едва говорю уже больше от своего собственного имени, я призываю твое внимание к узам, которые должны быть крепки».