Левый берег Стикса
Шрифт:
— Надо будет потрудиться, ребята, — подумала Диана с веселой злостью.
Страха почему-то не было. В конечностях появилась легкость, и чуть вспотели ладони. Адреналин искрящейся, пряной струёй хлынул в кровь, заставляя все чувства обостриться, а сердце биться быстрее. Она была готова к бою. Готова — вне зависимости от его возможного исхода.
По плохой дороге «вольво» Тоцкого с трудом поспевало за «джипом» охраны. Несколько раз машина терлась защитой картера о вывороченные куски асфальта, гулко ухала подвеска, принимая на себя удары, но Андрей держал расстояние в двадцать пять — тридцать метров от впереди идущего «крузера»
— Дверями не хлопать! — приказал выскочивший из джипа Виталя. — Здесь они, голубчики. Андрей Викторович, ты здесь останешься или пушку тебе выдать? Стрелять-то умеешь?
— Умею, — отрезал Тоцкий. — На сборах учили.
— На сборах? — переспросил Виталя. — Рома, дробовик Андрею Викторовичу выдай. И объясни, ну, так — взлет-посадка.
Подбежавший Роман сунул Тоцкому в руки короткое черное ружье с пистолетной пластиковой ручкой вместо приклада и тяжелую картонную коробку с патронами.
— Патроны сюда. Это предохранитель. Это курок. Навел — стрельнул. В гильзах — картечь. Попадешь — слона свалишь. Крепче держи — отдача чокнуться!
Сам он держал в руках большой черный пистолет.
— Двигаться тихо, в пределах видимости, — скомандовал Виталий. — Ну, как твой Лукьяненко выглядит?
— Высокий, худой, чернявый.
— Ага, — весело отозвался Рома. — Зашибись приметы. Так полгорода перестрелять можно!
— Покажешь, — резюмировал Виталя. — Пошли, пацаны!
Судя по тому, как пружинисто и бесшумно соскользнули с дороги эти четверо, опыт у них был никак не гражданский. Только заплясали ветки придорожных кустов. Тоцкий, в сравнении с ними двигался, как кабан по кукурузному полю. Благо, продравшись сквозь кустарник, он стал менее шумным, и, старательно копируя движения людей МММа, чуть пригибаясь, бросился за ними в глубь редколесья. Он уже слышал впереди перекличку голосов. Лукьяненко и его люди, не опасаясь постороннего присутствия, перекрикивались, двигаясь цепью метрах в ста от них, в сторону темнеющего чуть дальше соснового леса.
Их было пятеро. Во всяком случае, Тоцкий рассмотрел пять силуэтов на фоне листвы. Виталий взмахом руки приказал рассыпаться и они, пригибаясь еще ниже, разошлись пошире, выходя в тыл идущим впереди «лукьяновцам». Все это напоминало Андрею игру в «зарницу» знакомую по поездкам в пионерский лагерь: синие против зеленых, деревянные автоматы, атаки в лесу и строевые песни. Почему—то вспомнилась несформировавшаяся окончательно, но достаточно привлекательная грудь юной комсомолки-санитарки с посконным именем Клава, которую он тискал, просунув перепачканную травой руку под её зеленую защитную рубашку, сидя в засаде. Но игры кончились много лет назад. В руках было короткое «штурмовое» ружье, пиджак оттягивала тяжеленная коробка с патронами, колотившая по бедру. И, не к месту вспомнившаяся Клава, уже, наверное, была женщиной средних лет, примерной матерью и женой. А, может быть, и нет.
— Неужели, — думал Тоцкий, стараясь не особо топотать, — в голову от страха всегда лезет какая-то чушь? Ты ведь боишься, друг мой Андрей, ты перепуган до смерти. Ты никогда не стрелял в людей. Более того, ты и в зверей и птиц никогда не стрелял. Только по мишеням на стрельбище,
При мысли об окровавленном обрубке, лежащем на кухне в доме Кости, сердце его ударило в ребра и пропустило такт. Тоцкий спотыкнулся, но удержал равновесие. Расстояние до Лукьяненко и его людей сократилось до полусотни метров.
И в этот момент впереди, сломанной веткой, щелкнул пистолетный выстрел.
Диана не долго колебалась, кого из преследователей выбрать себе для первого выстрела. Сухопарая фигура Лукьяненко маячила в середине короткой цепи, хорошо отличимая и по росту, и по уверенной походке. Волк, преследующий добычу. Они и были похожи на стаю, неторопливо приближающуюся к жертве. Впереди — вожак, остальные — по сторонам, чуть сзади. Лесок, по которому они шли, был уже залит ярким утренним солнцем, и игра светотеней мешала рассмотреть лица. В бор, где затаилась Диана с детьми, солнечный свет не попадал и в полдень, и это давало ей определенные преимущества.
Диана нашла рычажок предохранителя и аккуратно сдвинула его вниз. Пистолет был маленький и плотно лег в ладонь. Она положила вытянутую руку на рюкзак и подхватила кисть второй, свободной от оружия, рукой. Получилось удобно. Дашка заворочалась рядом. Толстый шершавый ствол сосны, старой, в несколько обхватов, полностью закрывал ее от посторонних взглядов. Боковым зрением Диана видела Марка, лежащего слева, за такой же сосной, с взведенным арбалетом наизготовку.
— Тише, доченька, — прошептала она. — Я тебя очень прошу, тише. Если будет страшно и громко, закрой ушки, зажмурься, но ни в коем случае, не вставай и не беги, пока я тебе не скажу. Хорошо, солнышко мое?
Дашка испуганно закивала. Нижняя губа у нее начала дрожать, как обычно, когда Диана ее за что-нибудь бранила. Первый признак близких слез.
— Мама тебя очень любит, зайчонок. Очень, очень.… И папа. И братик. Сейчас просто очень нужно, чтобы ты вела себя тихо и не мешала. Я тебя не ругаю, Дашенька. Я с тобой говорю, как с взрослой. Понимаешь?
Дашка опять покивала, с глазами полными слез. Диана торопливо поцеловала ее в спутанные пряди надо лбом, и перекатилась в прежнюю позицию.
Тридцать шагов. Бежать поздно, стрелять рано. Теперь она видела и черты лиц идущих. Она подняла пистолет, нашла точку равновесия и попыталась навести прицел на грудь Лукьяненко. Целится, снизу вверх, было неудобно, силуэт прыгал перед мушкой, то вправо, то влево. А ведь Лукьяненко просто шел, не уворачиваясь, и не переходил на бег.
Двадцать пять шагов. Диана совместила мушку с прорезью и силуэтом и потянула за спусковой крючок. Пистолет в ее руках дернулся. Выстрел получился совсем негромкий, но Диана заметила, что Дашка, на всякий случай, закрыла ладонями ушки. Она еще гадала, попала или не попала, все фигуры из поля зрения исчезли, когда из зарослей раздался громкий голос Лукьяненко.
— Браво, браво, Диана Сергеевна! Для новичка — совсем не плохо! Мазанули сантиметров на тридцать! Что ж ты, родная, в голову целишься? Ниже надо брать, и чуть левее.
— Спасибо, Олег Трофимович, — отозвалась она. — Учту.
— И никогда нельзя вступать в разговоры, — сказал Лукьяненко. — Так легко определить, где вы находитесь.
Над головой у Дианы «вжикнуло», по ушам хлестнуло выстрелом, более громким, чем ее. Над кустами поднялся легкий дымок. От этого «вжиканья», словно кто-то взмахнул лозиной над самой головой, захотелось вжаться в хвою и исчезнуть.